Георгий Караславов - Избранное. Том второй

В самом деле, утром привезли два трупа партизан из села. Доставили на военной повозке и свалили на площади перед школой. Сказали, что оставят так лежать целых два дня — на страх всем бунтовщикам. Но, неизвестно почему, уже в обед позвали родных и велели похоронить. Начальник участка сказал, что на похоронах могут быть только самые близкие. Хоронили под вечер. За телегой с двумя простыми деревянными гробами, которую тащили волы, сперва на самом деле шли только самые близкие и родные. Но потом из разных улиц на кладбище сбежалось полсела. Родители убитых были высланы, поэтому не слышалось ни плача, ни причитаний. Люди шагали молча, сокрушенные и подавленные этой зловещей тишиной. Большинство мужчин молча курили, время от времени наклоняясь в сторону, сплевывая и произнося что-то сквозь зубы. Начальник участка, устрашенный этой похоронной демонстрацией, только ходил вокруг и подзывал полицейских, которых взял с собой и которым, видимо, давал какие-то секретные поручения.

При входе на кладбище он несколько раз предупредил, чтоб не было никаких речей.

Манолица шла в десяти шагах позади телеги. Она думала о семьях убитых. Они, наверно, еще не знают. И спокойны. Может быть, смеются. И наверно, думают о том, как встретят своих героев, когда вернутся свободными и невредимыми. И Манолица шагала, терзаемая болью и печальными предчувствиями. Высокая, сухая и бледная, она выделялась среди массы мужчин и женщин. Многие взглядывали на нее украдкой, с коварной, но навязчивой мыслью, что и ее может постичь что-то страшное и непоправимое.

Вечером она пришла домой как раздавленная. За столом все время молчала. Она не хотела рассказывать о похоронах, да и старик не желал заводить с ней об этом речь.

Манолица видела, что борьба становится все жесточе. Через село тянулись воинские части. В общинное управление заходили молодые жандармские офицерики, расфранченные, молодцеватые. Они держались надменно, не признавали никаких местных порядков, вели себя как хозяева. Шли слухи, что на селе расположится какой-то штаб. Манолица ждала, что в один прекрасный день и ее и старика вышлют из села. Но полиция словно забыла о Томю или не считала его членом их семьи.

Манолица внимательно наблюдала за свекром, который с некоторых пор как будто перестал интересоваться происходящим и спокойно наблюдал ход тревожных событий. Почему он не ходит в корчму Мисиря за новостями? Конечно, радио врет, но оно не сможет скрыть побед Советского Союза. А Манолица знала, что только после прихода советских войск ей можно будет вздохнуть спокойно. И она стала спрашивать свекра, не пойти ли ему побродить, порассеяться.

В воскресенье перед успением Манолица сунула в руку старику серебряную двадцатилевку, исчезнувшую в его морщинистой ладони.

— Пойди выпей водочки, — промолвила она без затей и показала глазами в сторону корчмы.

Она знала, что, бывая там, он всякий раз приносит новости.

В то утро в корчме Мисиря находилось всего человек десять, так как весь народ был в виноградниках и садах, да и сбор кукурузы на носу.

Радио сообщило о перевороте в Румынии. Образовано новое румынское правительство, перешедшее на сторону Советского Союза и объявившее войну Германии. В Бухаресте идут бои между немецкими и румынскими частями. Германские самолеты бомбят румынскую столицу.

Когда передача о положении в Румынии окончилась, присутствующие переглянулись.

— Выходит, постучали и к нам в ворота, — заметил один, многозначительно подмигивая.

Килев, сидевший за столиком возле стойки, поднялся, с ожесточением смял недокуренную сигарету, плюнул и замахал руками.

— Это подлость! — воскликнул он. — Подлость! Пакость! Они увидят! Увидят!.. Союзники! — прошипел он презрительно и угрожающе. — Кукурузники! Они заплатят за эту измену! Дорого заплатят! Им еще отольется! Увидят, где раки зимуют!

— Итальянцы умыли руки, а теперь и румыны туда же… Посмотрим, кому придется платить за разбитые горшки! — медленно, язвительно, с явным намеком промолвил Паска Генов.

Мисирь, прячась за полками и бутылками стойки, потирал руки.

— Хорошо, что мы держим нейтралитет! — произнес он протяжно и угодливо.

— Э, какой там нейтралитет! — засмеялся простодушно Игнат Лозев. — Мы — союзники Германии.

— Но у нас с Советским Союзом нормальные дипломатические отношения, — хитро заметил корчмарь. — С этой стороны мы можем быть спокойны.

— Ну да, спокойны! — возразил лукаво и насмешливо Игнат. — Как у них аукнется, так у нас откликнется.