Георгий Караславов - Избранное. Том второй

— Выпей, дед Фома, выпей рюмашку да напиши Манолу, чтоб подавал заявление, что отрекается от коммунизма, и ехал бы сюда, занимался бы хозяйством, — с притворной ласковостью промолвил Панко. — Нынче, когда Болгария почти объединена, когда мы достигли своих вековых идеалов, грех Манолу откалываться и идти с пархатыми евреями. — Панко тронул деда Фому за руку. — Ну, давай! — произнес он, повысив голос. — Чего задумался? Вашей России крышка!

— Мозгам вашим крышка! — ответил дед Фома полным гнева, глухим голосом.

Панко фыркнул и пролил анисовку. Остальные громко и снисходительно засмеялись.

Панко поставил рюмку на стол и схватил лежащую на коленях у отца Стефана газету.

— Вот гляди, старик! — ткнул он ему газету в лицо. — Вот тут пишут. Не веришь?

— Не верю! — ответил дед Фома резко, решительно и, облизав пересохшие губы, отодвинулся в сторону.

— Хочешь верь, хочешь не верь, а братушки бегут, только пятки сверкают! — сказал Нанко Бояджиев.

— Отступают, де-е-д, отступают! — воскликнул Панко, угрожающе покачав головой.

— Русская армия не отступает! — твердо, непоколебимо возразил старик.

Упрямый вид его опять рассмешил компанию.

— Не верит дед Фома! — насмешливо развел руками Панко и сел на место.

— Не дед Фома, а Фома неверный! — заметил отец Стефан, окинув пренебрежительным взглядом седую и уже сгорбившуюся под бременем годов фигурку старика. И, подмигнув, затянул: — «Но он сказал им: если не увижу на руках его ран от гвоздей и не вложу руки в ребра его, не-е поверю-у-у».

— Браво, отец Стефан! — пришел в восторг Бояджия. — Вот именно: Фома неверный!

— Кто? Дедушка Фома не верит? — встрепенулся Мисирь, до тех пор возившийся внутри корчмы. — Чему ж он не верит-то?

— Не верит, что немцы бьют русских, — ответил отец Стефан, слегка подмигнув. — Не верит газетам, телеграфным агентствам, сообщениям из нейтральных стран. Ничему не верит. И радио не верит.

— Как же не верить газетам? — пожал плечами Мисирь. — Ведь газеты пишут ученые люди в Софии, а не мужичье, вроде нас. А которые читают, те еще ученей: ведь читают их по всему свету. Как же можно не верить? А коли скажут неправду, их опровергнут! — добавил Мисирь внушительно, чтобы произвести должное впечатление на Фому неверного и в то же время выказать свою осведомленность. Все это он произнес не спеша, вкрадчиво, угодливо.

Дед Фома стоял, по-прежнему нахмуренный, недоверчивый, враждебный. Он смотрел на всех этих людей как на врагов, которые ему лгут и желают зла.

— Нынче утром Генко мой записал все новости, которые передавали по радио, — продолжал Мисирь, разложив новую закуску по тарелкам на столе. — Как не поверить: радио-то — его весь мир слушает…

— Что нового? Скажи! — с любопытством привстал Панко. — Газеты приходят с таким опозданием.

— Нынче за новостями и не угонишься, — ответил спокойно и еще более неспешно Мисирь. — Да и газеты не так уж запаздывают… День какой-нибудь всего-то…

— Нет, нет, ты скажи последние новости! — требовательно промолвил Панко.

— Да только насчет трофеев, — улыбнулся Мисирь, вынимая из-за пояса измятую тетрадку и вперяясь в какие-то беспорядочно набросанные цифры. — В восточном направлении от Бело… Бело… Белостока…

— Белостока! Правильно! — подтвердил отец Стефан.

— Да, — кивнул Мисирь. — В восточном направлении от Белостока попали в котел и захвачены шесть тысяч броневиков, две тысячи триста тридцать орудий, четыре тысячи семьсот двадцать пять самолетов и более ста шестидесяти тысяч пленных. Количество убитых превышает количество раненых…

— Ай-ай! Сколько народу погибло! — лицемерно вздохнул Бояджия, и глаза его заблестели от удовольствия. — И чего они не сдаются, только гибнут напрасно!

— Сдаются, как не сдаваться? — авторитетно возразил Мисирь. — Кабы не сдавались, откуда же столько пленных? Да не всем удается. На то — большевистские комиссары: следить, кто что делает.

— Народ согласен на буржуазный строй, да кто его спрашивает, — заметил отец Стефан.

— Одного только не могу понять, — промолвил, привставая, Панко, он уже напился и нетвердо стоял на ногах. — Там сказано насчет захваченных самолетов… Сколько их?

— Четыре тысячи семьсот двадцать пять! — ответил Мисирь, заглянув в тетрадку.

— Ведь эти штуковины летают. Как же их в плен брать? Вот чего в толк взять не могу! — развел руками Панко, вопросительно глядя на Мисиря.

Вопрос, видимо, поставил Мисиря в тупик. Он покраснел, невольно крякнул и, в свою очередь, развел руками.