Шалом Аш - Люди и боги. Избранные произведения

Увлеченный историческим разворотом событий, писатель показал, что не кротость и смирение Иисуса из Назарета, а ожесточение народных масс, приведшее к бунту, утвердило новое религиозное учение. Угнетенные массы, подметил Аш, потерпевшие поражение в открытой войне против римских и иудейских притеснителей, жадно искали чуда. Они верили, что только чудо может спасти их от подлости реальной жизни. И потому охотно шли за новым пророком, который с Ветхим заветом в руках взывал к состраданию тех, кто томился под бременем деспотизма, и обещал небесные награды за земные невзгоды.

В романе «Человек из Назарета» нашла выражение убежденность Аша в том, что «фабрика богов» находится не на небе, а на земле, и что мифы и легенды о распятии и воскресении Христа выдуманы для того, чтобы ожесточать людей и толкать их друг против друга. Своим произведением, хотя и написанным на материале возникновения христианской идеологии, еврейский писатель ратовал за мир и дружбу между народами, — за самое жгучее требование современности.

В годы второй мировой войны Шолом Аш чаше всего выступал в качестве публициста. Он осознал освободительную миссию Советской армии и призывал к всесторонней поддержке ее усилий в борьбе с коричневой чумой. Вторая мировая война его многому научила. Он горячо надеялся, что победа над фашизмом создаст условия дружбы и братства между народами. «Дурные традиции отдельных людей и народов, — говорил он, — должны быть истреблены. Необходимо установить тесный контакт между странами и народами, контакт, основанный на доверии, взаимопонимании и взаимоуважении».

Последнее десятилетие творчества писателя (1947–1957) отмечено углубленными философскими размышлениями о справедливом и несправедливом. Разочарованный в моральных ценностях буржуазного мира, Аш вновь обращается к библейской древности— создает романы «Мария» (1949) и «Моисей» (1951), пишет первые главы большой повести «Рахиль и Яков», оставшейся незаконченной. На этих произведениях лежит печать оторванности от реальных человеческих судеб, от конкретных социальных конфликтов. И все же вызваны они к жизни стремлением художника утвердить светлые, гуманные идеалы. Именно поэтому, как свидетельствует секретарь Аша Розенберг, в последние годы жизни писателя клерикалы и националисты «клеветали на него, измывались над ним, требовали анафемы». Злобные нападки врагов осложняли его жизнь. Но и в самых трудных условиях он не изменил своим принципам гуманизма и вольномыслия.

Умер Шолом Аш в Лондоне 10 июля 1957 года.

Уже на склоне лет писатель говорил: «Культура — это не религия. Религия статична, культура динамична. Культура — это развитие, постоянный прогресс. Наша же культура на языке идиш была и является культурой для трудового человека… Еврейская литература может существовать и развиваться только при условии, если она будет на стороне прогресса и займет передовые позиции в борьбе за счастливое „завтра“ не только для евреев, но и для всех людей мира».

Замечательный художник Аш глубоко верил в победу правды и добра над фанатизмом и жестокостью. Своим творчеством он пробуждал активность и мужество народных масс в их борьбе за торжество разума, света и справедливости.

М. Беленький

Между Великой Польшей и Мазовцем тянется треугольная полоса земли. С одной стороны она ограничена песчаными Привислинскими холмами, примыкающими вплотную к серебряной ленте Вислы возле Плоцка и Влоцлавека, с другой, у Ленчице, соседствует с провинцией Колва, изобилующей какими-то страшными тайнами. По левую сторону этой полосы раскинулось богатое красками и оттенками «княжество» Лович. Территория, на которой расположены города Кутно, Жихлин, Гостенин, Гомбин и еще несколько мелких городишек, представляет собой равнину, своеобразную, как и населяющие ее крестьяне. Она бедна водой и небогата лесами. Горизонт здесь ухолит в неоглядную даль — глазу бывает не на чем остановиться. Длинные, скучные поля, поросшие большей частью скудным хлебом, тянутся немереными верстами. Кое-где их пересекает обсаженная по обочинам плакучими ивами белая полоса проезжей дороги, ведущей из одного местечка в другое. Здесь не передают из уст в уста легенд и страшных истории, как в соседней Куяве, о которой рассказывают, что там на полях по черным тропам бродят души покойников и заманивают живых людей в трясину; здесь не видать обилия красок и оттенков близлежащего «княжества» Лович, подарившего миру величайшего польского музыканта и создателя польской народной мазурки — Шопена. Поля здесь гладки и однообразны, прост и бесхитростен здесь и крестьянин, работающий на этих полях, как и картофель, который дарит ему земля. Крестьянин здесь не наряжается в белый кафтан и цветные брюки, не украшает свою шляпу лентами и кораллами, как делают это ловичане; не занимается он и колдовством, подобно крестьянам из Высоких Тополей близ Куявы. Крестьянин-хлебороб подобен глыбе земли, в которую бог вдохнул душу живую, подобен липе, что растет возле его дома… Он любит свою свирель, и звуки, извлекаемые им из нее, — незамысловатые песни, порою без мотива, протяжные, без начала и конца, как и неоглядные родные зеленые поля… Человек без хитростей, без задних мыслей — вот таким создал его бог… Когда он в добром расположении духа, он готов отдать последнюю рубаху. Но если разозлишь его — он жизнью поплатится, только бы отомстить. Он от природы любит скотину, что живет с ним, и никогда не зарежет ее для собственного потребления. Но больше всего он любит свою лошадку, жалеет ее и никогда не использует для будничной работы. Для пахоты он скорее запряжет корову и жену в пристяжку — только не лошадь. Свою любимицу он бережет на воскресный день — поехать в костел или в ближнюю деревню, к другу, чтобы похвастать лошадью перед другими.