Алексей Будищев - С гор вода

— Или так легше? — спросила Ориша смеющимся шепотком.

Опасения растаяли в нем. От чувства умиления и признательности за что-то огромное и радостное Глебушка чуть согнулся и, крепко придерживая девушку за руку, поцеловал ее в округлую косточку позвонка на ее затылке. Молодой липовой кожицей пахло ее тело, и не хотелось отнимать губ. Ориша тихо и не гневно стряхнула его руку, освобождаясь, и, вздохнув, сказала:

— Постой здесь, Иван-Царевич, а я тебе погадаю одним часом. И ты брось пока это самое!

Снова, точно очарованный сновидением, он стоял и ждал, поглядывая на темные сердитые воды Шалой, на матово-зеленоватое сияние, трепетавшее вверху и тоже точно колдовавшее над землей. Он видел бледное лицо девушки, склоненное над чашкой с водой, сосредоточенное и, будто бы, утомленное, и ее изогнутые брови; видел и огонек восковой свечи, янтарно мерцавшей, как крупная капля росы, и дымчато-зеленоватые облака, застывшие на небе, похожие на огромных летучих мышей. И он чувствовал на своем лице дыхание ветра, похожее на поцелуй.

Было страшно, но и никуда не хотелось уходить. Ориша подошла и сказала, на мгновение расторгая сладкие сны:

— Найдутся твои лошади скоро. Во вторник пошли пасти табун к Загореловой залежи. Сами к табуну придут пропавшие. Накажи только пастуху до темного поджидать их на пастьбе. Слышал?

Не скоро возвращаясь к действительности и мешкотно подыскивая нужные слова, Глебушка спросил:

— Сколько тебе нужно дать за гаданье?

— Пятьдесят рублей, — сказал Никодим и вышел, бородатый, высокий и степенный, из-за порослей шиповника.

— А ты все по пятам бродишь, — повернулась к нему Ориша злобно, — вчерашний день стережешь?

— Буде, Ориша, — просительно вымолвил Никодим.

Глебушка сунул руку в карман шаровар, а потом в карман поддевки и, отсчитав, подал Никодиму деньги.

— А когда лошади найдутся, — сказал тот высокомерно, — ты мне и еще столько же уплатишь. Пятьдесят рублей. Тоже такая наука чего-нибудь да стоит.

Будто бы сердитым волчьим огнем светились его глаза.

— Хорошо, — кивнул подбородком Глебушка.

На приклетях амбара долго не приходил к нему сон. Прислушиваясь к сердитому шипенью Шалой, все о чем-то с умилением думал он, и, как всегда, думы его походили на музыку. Припоминались ему печальные тоскующие глаза и задорная улыбка. Перед рассветом вспомнилось ему еще, что, сегодня утром, послав за становым приставом, он первый раз в жизни пошел наперекор воле отца. И ему стало неловко и стыдно.

Утром, когда Парфен уже запрягал вороных в фаэтон, и весь двор был залит словно бы расплавленным золотом, Картавый, отворяя ворота, все кричал по-петушиному. А потом он вдруг заржал, и так звонко, радостно и призывно, что, беспокойно вскинув уши, раздувая ноздри и щеря зубы, ему сердито и заливчато откликнулся коренник, молодой меринок Заветный. По Никодим неистово наскочил на Картавого и замахнулся на него метлой.

Садясь в фаэтон, Глебушка все искал Оришу, но нигде не было видно ее печальных глаз. И золотое сияние точно потухло вокруг.

«Жаль, — думал Глебушка тоскливо, — жаль, как жаль…»

А весь обратный путь не отходило от него то страшное воспоминание, связанное со старыми ветлами и бархатною лощинкою. Но уже не закрывал перед ним своих глаз Глебушка, как всегда, а точно сызнова переживал его взбудоражено. Припоминалось ему жутко: год тому назад, когда мятой зацветали пологие скаты лощинки, и женщины часто приходили в сновидении к Глебушке, впервые преодолев робость, уговорил он прийти в эту лощинку солдатку Дарью, которая топила в дому печи по зимам, а летом выкармливала в усадьбе цыплят. И сам он ждал ее там, лежа на спине, нежась в вешнем зное, томясь душными грезами. Но когда она пришла, румяная, красивая и дородная, и склонилась над ним смеющимися, замаслившимися глазами, вдруг толкнул он ее от себя концом сапога в грудь, полный испуга и внезапного гнева.

«А Оришу не толкнул бы», — думалось, ему сейчас томительно и жаром опахивало его лицо.

За дубками сказал Парфен раздумчиво:

— А как энтому Орина приходится, и не разобрать. Жена или дочь? Или еще как? Вы как думаете, Глеб Яковлевич?

Во вторник, когда встал месяц, показался табун на выгоне за старыми ветлами. Неистово вскидывая растопыренными, как крылья, локтями, Савоська Кривой скакал впереди табуна и гнал, заскакивая с дороги то вправо, то влево, трех рыжих жеребчиков.

— Гонят, — радостно крикнул Глебушка, наблюдавший за табуном с забора.