Алексей Будищев - С гор вода

— Но только одним плечом! Одним! Другим — твердая власть и ничего больше! Эскадрон! — еще громче выкрикнул он вдруг голосом команды. — Спр-р-рава повзводно к твер-р-р-дой власти ша-а-гом м-а-а-арш!

И, молодцевато повернувшись, пошел к Лидии Ивановне.

Затем играли в горелки. Горели все поочередно, но мужчины ловили только одну Надежду Львовну. Богавуту, впрочем, она заметно поддалась сама, уклонившись от Кофточкина. Богавут, охватив ее на бегу за талию, успел жарко шепнуть:

— Ты любишь меня? Да?

И зноем обдал ее ответный, возбужденный шепот:

— А этого ты не видишь в моих глазах? И ты еще спрашиваешь?

И зноем обдали мерцающие влажные глаза. Смыслом жизни показалось обладание этой женщиной, священной идеей мира. Сущностью всего, что есть под солнцем.

От Илюши Надежда Львовна тоже заметно уклонялась, точно чего-то пугаясь, но тот ее все же настиг. Крепко обняв, спросил на ухо:

— А прошлый год… или ты забыла, Надя? Уже? Ах, Надя!

Она ничего не ответила. Но через минуту, как бы в ответ ему, пропела:

Побледнев, Илюша громко прочел строку из только что прочитанного стихотворения:

— Вдруг змея его в сердце ужалила!

Слово «его» он произнес бесконечно жалобно.

Возвратились в усадьбу только в двенадцатом часу. И едва Богавут переступил порог своего флигелька, как к нему постучали. Тотчас же вошел Илюша. Лицо его было встревожено. Казался бледным даже его коротенький веснушчатый нос. Глубоко сидевшие глазки сконфуженно замигали.

— Я к вам объясниться, — сказал он вздрагивавшим голосом. И, не снимая фуражки, положил обе руки на эфес шашки!

— Что такое? — спросил Богавут, встревожившись.

— Я видел своими глазами! — как-то испуганно выкрикнул Илюша отдельными выкриками. — Видел, как вы целовали в лесу Надежду Львовну! В лесу!

— Ну-с? — процедил Богавут, потупив глаза и побледнев.

— Я имел с ней! С ней! — виновато, испуганно и сердито выкрикивал Илюша. — С ней по этому поводу… объяснение! И она сказала мне, что вы целовали ее против ее воли, то есть без ее согласия!

— Ну-с? — опять процедил Богавут, поднимая глаза.

Илюша выкрикнул:

— И так поступают… нахалы! И наглецы!

— Ну-с, — сказал Богавут, задохнувшись, — а теперь уходите!

— Примите к сведению, — закричал Илюша, — что я стреляю из пистолета с четырнадцати лет! И режу в туза на пятнадцать шагов!

Богавут подошел к двери и широко распахнул ее.

— Уходите!

— Режу в туза! — совсем уже виновато выкрикнул Илюша и как-то даже расшаркался.

— Убирайтесь от меня к чёрту! — завопил Богавут дико.

И, взяв Илюшу за локти, легко и тихо повернул его лицом к двери.

Илюша вышел. Проходя, крикнул в окно:

— Мы еще посмотрим! Вот увидите! Толкается еще! Точно и правда кавалергард!

Мысль работала безостановочно, неустанно, закидывая вопросами. В серьезность столкновения с Илюшей Богавут ни крошечки не верил и если совершенно не забыл о нем, то все же не придавал ему никакого значения.

«Мальчик дурачится, — думал он по этому поводу, — вот и все. Может быть, он ухаживал за Надеждой Львовной, а та натянула ему нос. Юноша, конечно, вознегодовал: встало на дыбы задетое самолюбие! Очень понятно!»

Эта мысль даже льстила, казалась приятной, сладкой. Но долго останавливаться на ней все же не хотелось. Очень уж много за последние дни накопилось вопросов, которые требовали немедленного разрешения. Очень уж жадно льнули жаркие думы, мятежом зажигая сердце.

Было уж поздно, но Богавут не ложился в постель. Одетый, в сапогах, он то расхаживал из угла в угол по своему крошечному флигелю, то бросался на постель, закладывал под голову руки и горячими, беспокойно ищущими глазами глядел в низкий потолок. Тосковал, мучился, думал.

Кто прав: тело, ищущее наслаждений, только одних наслаждений, и такое жадное до них, или мысль, уносящая в надзвездные сферы и принуждающая человека порою идти наперекор самым существенным запросам тела? Кто прав?.. Тело? Мысль? Какому голосу мудрее повиноваться? Думалось: какая мне выгода сложить свою молодость, жизнь, сердце и разум, все силы, как бездушный кирпич, на фундамент какого-то величественного здания, которого мне не суждено увидеть? В котором мне не суждено жить?

Богавут подошел к столу, вынул записную книжку и на том же листке, где он написал о Надежде Львовне, записал следующее:

«Я увижу! Мысль человеческая — явление вневременное (вечное) и, вне всякого сомнения, — происхождения космического, общемирового. Она неистребляема и бессмертна. Я увижу моими глазами…»