Исаак Башевис-Зингер - Страсти и другие рассказы

— Возможно, вам покажется это странным, но здесь, в Аргентине, коммунизм — развлечение для богачей. Бедняк не может оказаться членом компартии. Не спрашивайте меня почему. Вот так, и все. Обеспеченные евреи, владельцы вилл в Мар-дель-Плата — собственно, именно они и придут на вашу лекцию, — все леваки. Кстати, сделайте мне одолжение, не говорите сегодня о мистике. Им до нее дела нет. Они без конца болтают о социальной революции, хотя, если такая революция произойдет, сами же станут ее первыми жертвами.

— А разве это не мистика?

— Возможно, но мне бы не хотелось, чтобы ваша лекция провалилась.

Я послушался совета Поливы и не стал говорить о нематериальных силах. В конце выступления я прочитал один из своих юмористических рассказов. Когда я предложил задавать мне вопросы, встал один старик и спросил о причинах моего увлечения сверхъестественным. Вскоре вопросы на эту тему посыпались со всех сторон. В тот вечер богатые евреи Мар-дель-Плата продемонстрировали неподдельный интерес к телепатии, ясновидению, дибукам, предчувствиям и перевоплощению. «Если существует жизнь после смерти, почему убитые евреи не мстят нацистам?» «Если есть телепатия, зачем нужны телефоны?» «Если можно мысленно влиять на неодушевленные предметы, почему хозяева казино получают такие высокие прибыли, хотя их шансы на выигрыш лишь ненамного выше шансов посетителей?» Я отвечал в том смысле, что, если бы наличие Бога, души, загробной жизни, особой силы провидения и всего остального, что имеет отношение к метафизике, было научно доказано, человек лишился бы своего величайшего дара — свободного выбора.

Ведущий объявил, что следующий вопрос — последний, и какой-то молодой человек спросил:

— А у вас есть собственный опыт такого рода? Вы сами когда-нибудь видели привидение?

— Все мои столкновения с подобными явлениями всегда можно было истолковать по-разному, — ответил я. — Ни одно из них не могло служить абсолютным доказательством. И однако, моя вера в нематериальное со временем только окрепла.

Раздались аплодисменты. Я начал раскланиваться и благодарить аудиторию за внимание и вдруг увидел Ханку. Она сидела в зале и хлопала. На ней было все то же черное платье и черная шляпа, в которых она всегда являлась на наши свидания. Она улыбнулась и подмигнула. Я остолбенел. Неужели она последовала за мной в Мар-дель-Плата? Я снова взглянул в ее сторону, но ее уже не было. Очевидно, это была галлюцинация. И продолжалась она всего лишь миг. Но я не забуду этот миг до конца своих дней.

Гарри Бендинер проснулся в пять утра, чувствуя, что для него ночь кончилась — сегодня ему уже не уснуть. Ничего необычного в этом не было — он просыпался по десять раз за ночь. Несколько лет назад ему сделали операцию на предстательной железе, но, увы, это не уменьшило постоянного давления на мочевой пузырь. Раз в час, а то и чаще ему приходилось вставать по нужде. Даже его сны вращались вокруг этого. Гарри вылез из кровати и на дрожащих ногах потащился в уборную. Возвращаясь, он вышел на балкон. Слева виднелись небоскребы Майами, справа рокотало море. За ночь стало немного прохладнее, но воздух все равно оставался по-южному теплым. Пахло рыбой, нефтью и еще, пожалуй, апельсинами. Гарри долго стоял на балконе, наслаждаясь прикосновениями океанского бриза к потному лбу. Хотя Майами-Бич давно уже превратился в большой город, Гарри по-прежнему мерещился Эверглейдз, запахи его трав и болотных испарений. Иногда посреди ночи хрипло кричала чайка. А порой волны выбрасывали на берег скелет морской щуки или даже остов небольшого кита. Гарри Бендинер посмотрел в сторону Голливуда. Давно ли эти места были совсем дикими? Всего за несколько лет здесь выросли многоэтажные дома, гостиницы, рестораны, магазины. Даже посреди ночи по шоссе мчались автомобили. Куда спешат все эти люди? Или они вообще не ложатся спать? Какая сила влечет их? «Нет, это уже не мой мир. Когда тебе за восемьдесят, ты, можно сказать, покойник».

Он облокотился на перила и попытался припомнить свой сон. Вспомнилось только, что никого из тех, кого он видел во сне, уже не было в живых. Очевидно, сны не признают смерти. Во сне все три его жены, сын Билл и дочь Сильвия были живы. Нью-Йорк, местечко в Польше, где он родился, и Майами-Бич слились в один город. Он, Гарри-Гершель, был и взрослым, и одновременно мальчиком, ходящим в хедер.

Гарри закрыл глаза. Почему сны так быстро улетучиваются? Он помнил — часто со всеми подробностями — события семидесяти- или даже семидесятипятилетней давности, а сны, приснившиеся этой ночью, таяли, как пена. Какая-то сила сразу же вырывала их из памяти. Одна треть нашей жизни умирает еще до того, как мы сами сходим в могилу.