Исаак Башевис-Зингер - Страсти и другие рассказы

— Разве вы верите в такие вещи?

— Поработаешь тридцать лет импресарио, поневоле поверишь.

Я прилег и задремал, а когда проснулся, уже наступил вечер. Было ли это в день моей лекции или несколько дней спустя? Открыв глаза, я увидел Ханку. Мне показалось, что она была смущена, как будто догадывалась о моих напастях и чувствовала свою вину.

— Сегодня вечером мы должны навестить вашего кузена Хулио, — заявила она.

Вместо того чтобы сказать: «Я больше не желаю с вами видеться», я спросил:

— Где он живет?

— Недалеко. Вы же говорили, что любите гулять.

Обычно я приглашал ее поужинать вместе, но на этот раз мне совсем не хотелось затягивать наше общение. Может быть, Хулио нас чем-нибудь покормит, понадеялся я. Еще не вполне проснувшись, я поднялся, и мы вышли на бульвар Корриентес, освещенный редкими фонарями. Навстречу нам то и дело попадались патрульные солдаты. Все магазины были закрыты. Царила атмосфера комендантского часа и Черной субботы. Мы шли молча, как поссорившаяся парочка, вынужденная наносить давно запланированный визит. Корриентес — один из самых длинных бульваров в мире. Мы шли, наверное, уже около часа. Каждый раз, когда я спрашивал, долго ли еще, Ханка отвечала: «Уже скоро». Потом мы свернули с бульвара. Как видно, Хулио жил на окраине. Теперь вдоль нашего пути тянулись мертвые фабрики с зарешеченными окнами, темные гаражи, какие-то заколоченные склады, пустыри, заросшие бурьяном. Попалось и несколько частных домов — все они были очень старые, а их внутренние дворики — обнесены заборами. Я чувствовал себя крайне неуютно и время от времени искоса поглядывал на Ханку. Единственное, что я мог различить в темноте, были два темных глаза. До нас доносилось лаянье невидимых собак, мяуканье и завывание невидимых котов и кошек. Есть мне не хотелось, но во рту то и дело собиралась безвкусная слюна. Меня мучили подозрения: а вдруг это моя последняя прогулка? Вдруг она ведет меня в логово убийц? Что, если это ведьма и вот сейчас я увижу ее гусиные лапы и свиное рыло?

По-видимому, почувствовав, что от ее молчания мне не по себе, Ханка снова разговорилась. Мы проходили мимо полуразвалившегося забора, за которым стоял длинный дом без окон. На голом участке перед входом торчал одинокий кактус.

— Здесь живут старые испанцы, — сообщила Ханка. — Такие дома не отапливаются, печки здесь только для готовки, не для обогрева. Когда начинаются дожди, местным жителям не позавидуешь. У них есть такой напиток — матэ. Они носят рванье, раскладывают пасьянсы и пьют матэ. Все они католики, но здешние церкви всегда полупустые, даже по воскресеньям. Мужчины в церковь вообще не ходят, только женщины. Причем большинство из них — колдуньи, и молятся не Богу, а дьяволу. Они существуют в другом времени, для них еще не окончилась эпоха королевы Изабеллы и Торквемады. Хосе оставил мне уйму книг, и, поскольку танцевать я перестала, а друзей не нажила, я много читаю. Я знаю Аргентину. Иногда мне кажется, что уже была здесь в предыдущих воплощениях. Мужчины по-прежнему грезят инквизицией и аутодафе. Женщины бормочут заклинания и наводят порчу на своих врагов. В сорок лет они уже сморщенные старухи. Мужья заводят любовниц, которые сразу же начинают рожать и через несколько лет мало чем отличаются от жен, делаются такими же ревнивыми, сварливыми и потрепанными. Между прочим, многие испанцы происходят от маранов, чего сами часто не знают. В отдельных провинциях действуют секты, которые зажигают свечи в пятницу вечером и соблюдают еще некоторые еврейские обычаи. Ну вот, мы и пришли.

Мы свернули в переулок, где явно что-то строили. Не было ни мостовой, ни тротуаров. Нам пришлось пробираться между штабелями досок, кучами кирпича и цемента. Я увидел несколько домов, у которых еще не было крыш и стекол в окнах. Жилище Хулио было узким и приземистым. Ханка постучала, но никто не отозвался. Тогда она распахнула дверь, и, миновав тесную прихожую, мы оказались в тускло освещенной комнате, вся обстановка которой состояла из комода и двух стульев. На одном из стульев сидел Ехиель. Если бы я не знал, что это он, я бы, конечно, никогда в жизни его не узнал. Передо мной был глубокий старик с пучками не седых, не темных, а как будто бесцветных волос по бокам голого черепа, с ввалившимися щеками, острым подбородком, шеей ощипанного петуха и прыщавым носом алкоголика. Одна щека и полголовы были покрыты сыпью. И все-таки сквозь его новое, морщинистое лицо проглядывало лицо былого Ехиеля. Он даже не поднял век, когда мы вошли. Его глаз я так и не увидел в тот вечер. На другом стуле сидела низенькая широкобедрая женщина в поношенном халате. У нее были растрепанные пепельные волосы, круглое одутловатое лицо и бессмысленные водянистые глаза пациентки психлечебницы. Ей могло быть лет сорок, а может, и шестьдесят. Она даже не шелохнулась. Больше всего она была похожа на куклу, набитую опилками.