Вайжгантас - Немой

Онте только удивлялся и ел, ел и удивлялся, что за умная голова этот старик Ваурус. Коль скоро Берташюсы его послушаются, у них с Винцентасом не будет ни забот, ни хлопот о прибавлении хозяйства.

Ваурус, войдя в раж, мог бы и последнюю рубаху с Берташюсов снять, но разразился скандал. Хмельной Винцас, который успел уже сильно позабавить всех, наговорить с три короба, под конец пустился танцевать казачок и так разошелся, что те, кто находился в хозяйственной избе и на кухне, тоже высыпали поглядеть на эту комедию. Он плясал до тех пор, пока у него не закружилась голова и он не растянулся на полу, обводя осоловелыми глазами стоявших вокруг людей. На мгновение у Винцаса промелькнула все же трезвая мысль, что он жалкий комедиант — куда только девалась его хозяйская степенность — и жених разозлился, но не на себя, а на собравшихся, оскорбился за то, что они позволили себе смеяться над ним. А публика смеялась без задней мысли и не над ним, а над коленцами, которые он выкидывал. Винцас обругал всех, обозвал дураками и стал устраиваться на ночлег прямо тут, на полу. Это стало знаком, что пора возвращаться, поскольку и сват, по правде говоря, уже не знал, чего требовать. Крестный Ваурус поднял своего скандалиста-крестника и вывел во двор, чтобы везти домой. В сенях он спохватился, что назвал еще не все, и, повернувшись, крикнул через плечо:

— А еще станок, прялку… — но никто уже не слышал его в гомоне, поднявшемся в связи с проводами.

Винцас сидел в повозке и только сейчас вспомнил, что ни с кем не попрощался. Он снял шляпу, помахал ею кому-то и просипел:

— Про-щай, Ур-шу-ля…

А Уршуля укрылась за спинами братцев — такой разнесчастной она не была за всю свою короткую жизнь. Рисовавшееся ей высочайшее счастье с любимым дружком, нате вам, было испоганено и стало настоящим жупелом. Будущее блаженство представлялось ей теперь точно таким же. Все связанные с женихом грезы рассеялись, осталась проза обыденной жизни — намерение сойтись в пару.

Когда лошади тронулись и бричку стало покачивать на рессорах, вокруг Винцаса тоже все закачалось, заколыхалось, в ушах зашумело. Ему стало плохо, к горлу подступила тошнота, и жених, не соображая, что делает, или просто не сумев свеситься с брички, громко вырвал прямо на себя, на свою с иголочки одежду. Это повторилось за всю дорогу трижды. Похоже было, что Винцас и впрямь отравился, все его члены закоченели. Ни голова, ни руки не слушались его, они мотались, как развязанные путы. Голова раскалывалась на части от боли, живот подводило, мучала жажда, и он готов был выпить целый колодец, попадись тот на его пути. И его спутники должны были раздобыть для него воды.

— Смешал, видать, дурачок. Еще не наторел пить, чтобы не напиваться… — попытался найти оправдание крестнику Ваурус. Но когда он обтер крестного сына от блевотины, когда раздел его дома, стащив даже исподнее, то сам ввалился к своей старухе, шатаясь, как пьяный.

— Такой кошмар, мать, хотя сколько я уже этих пьяниц видел, — закончил он свой рассказ о том, как напился Винцас.

Оба они перепугались, будто предугадывая заранее грозящий крестнику мучительный недуг.

— Пресвятая богоматерь, спаси его! — воскликнула мягкосердечная, но горячая Ваурувене, широко раскинув руки перед образом богоматери, и застыла в этой позе наподобие монаха-францисканца перед распятием. Бражничество Винцаса выглядело в их глазах настолько глупо и отвратительно, что вряд ли он смог бы когда-нибудь заслужить прежний почет и признание. Заслуживал он их, бедняжка, завоевывал и в одночасье все по-глупому растерял. Как растравились у Ваурусов сердечки, так и не нашли они, бедненькие, утешения: отныне старики до конца жизни не могли быть уверены, что их крестнику удастся возродить былую незапятнанную честь. Крестным родителям постоянно мерещилось печальное будущее Венце, виной которого станет не что иное, как пьянство. И пусть пьяное паскудство Винцаса пришлось сносить крестному Ваурусу и дружку Онте, пусть все это останется в своих стенах, но ведь немало дурости натворено и в доме Берташюсов. Хорошо еще, что люди они умные и примут все происшедшее за глупые выходки неоперившегося юнца. Онте, и тот не снес бы, назови кто-нибудь его, пусть даже не бог весть какой, умишко слабым.

Ближе к обеду крестный Ваурус приотворил дверь каморки Винцаса и обнаружил его лежащим пластом на постели, почти в том же положении, в каком он оставил его вчера.

— Как ты думаешь, крестный, расколется затылок или не расколется? — совершенно серьезным тоном и с таким же выражением лица спросил больной вошедшего.