— Придем, придем полюбоваться на ангелочка! — любезно говорила Бауэрова.
Вторая комната, «парадная», была величиной с кухню и первую комнату вместе, два окна ее выходили на двор. Девицы, взявшись за руки, подошли к одному из них. Они увидели юного Бавора, который вышел из квартиры Жанины и, с пачкой писем в руке, поспешил к винтовой лестнице.
— Кто это? — спросила Мария.
— Чижик, сын лавочницы, которая нам прислуживает. Он страшно важничает и франтит.
— Чижик — это его фамилия?
— Нет, фамилия его Бавор, а мы его прозвали чижиком. Однажды у нас улетел чижик, папа увидел его на крыше, вылез туда, а оказалось, что это край пиджака молодого Бавора. Он всегда вылезает на крышу зубрить. Вот и сейчас, смотри.
— Он студент?
— Нет, он служит вместе с моим папой, но папа говорит, что из него не выйдет толку, лучше бы, мол, этот Бавор прыгнул с с моста в воду, как святой Ян.
— Прощайтесь, прощайтесь, девочки, нам пора идти, Мария! — воскликнула Бауэрова.
Девицы обнялись. Долго продолжались поцелуи и взаимные комплименты по пути через комнаты и кухню к лестнице.
Хозяйка и Матильда остались на балконе.
— Ты слышала, Матильда, как она боялась простудить зубы, — сказала мать, когда гостьи спустились во двор. — А у самой все до одного вставные.
— Еще бы! Служанка всегда моет ее вставную челюсть вместе с посудой после обеда.
Внизу Бауэрова еще раз обернулась и приветливо помахала рукой. Мария послала подруге несколько воздушных поцелуев. Потом гостьи исчезли в темной подворотне.
— Уж сколько раз эта Матильда метила белье своими будущими инициалами и сколько раз спарывала метки, — заметила Мария, поправляя на себе мантильку. — И еще, наверное, не раз будет спарывать.
— Ну, а как же с Коржинеком? Ведь дядя имел его в виду для тебя. Что ты на это скажешь?
— М-м-м… — произнесла Мария и вышла на улицу.
Прошел день, и наступил вечер понедельника. На месте нашего действия тоже вечер. Луна стоит высоко в небе и светит так ярко, что звезды рядом с ней потускнели и только на некотором расстоянии начинают опасливо мерцать. Луна гордо расстелила по земле свой светлый плащ, накрыла им воды рек и зелень берегов, обширные поля и большой город, набросила на площади и улицы, — повсюду, даже в каждое открытое окно, бросила лоскуток этого золотистого плаща.
Проникла она и в распахнутое окно комнатки знакомого нам холостяка и долго была единственной посетительницей этой тщательно обставленной, чистенькой и даже элегантной комнатки. Луне здесь понравилось. Она облила своим светом цветы на столике у окна, покрыв их словно серебряным инеем, улеглась на белоснежной постели, которая от этого стала еще белее, расселась в удобном кресле, осветила письменные принадлежности на столе и даже растянулась на ковре.
Так продолжалось до позднего вечера. Наконец щелкнула ручка, лениво скрипнула дверь, и в комнату вошел хозяин. Он повесил соломенную шляпу на стоячую вешалку у дверей, воткнул трость в особую подставку и потер руки.
— А, вот оно что, вижу, вижу, — тихо пробормотал он, — у меня гостья! Добро пожаловать, госпожа луна! Все ли здоровы у вас дома?.. Ах, проклятое колено!
Последнее восклицание было уже довольно громким, и квартирант, наклонившись, стал растирать ногу. На его освещенном луной лице застыла кислая улыбка. Лоукота выпрямился и стал снимать сюртук. Открывая шкаф, чтобы повесить его туда, он снова забормотал, — нет, на этот раз запел: «Доктор Бартоло… доктор Бартоло, доктор Бартоло-ло-ло… ло-ло-ло». Он снял с вешалки серый халат, надел его, подпоясался красным шелковым шнуром и, все еще мурлыкая «ло-ло», подошел к открытому окну.
— Йозефинка, наверное, уже спит… М-м, кошечка, видит во сне что-нибудь приятное. Этакая прелестная кошечка, и такой хороший характер!
Он снова нагнулся и потер колено, на этот раз молча. Потом сел на подоконник.
— Квартира у них большая, даже велика для них. Жить мы останемся там… только обставим заново… Гм, к матери и к хворой сестре Катюше мы будем относиться хорошо, они достойные женщины. Других родичей у нее нет. Этот ее баварский кузен будет шафером у нас на свадьбе. Йозефинке нужен на свадьбе шафер, еще бы! Кошечка! Справим свадьбу без шума… «Бартоло-ло-ло!..» Привязалась сегодня ко мне эта ария из «Севильского цирюльника»… «Бартоло, Бартоло!..» Я еще не стар и хорошо сохранился, ого! Для меня промедление еще не подобно смерти. Могу не бояться, что «красивей, чем сейчас, мне в жизни не бывать». Начну новую жизнь, буду всем доволен, а когда человек доволен жизнью, он молодеет. — Холостяк взглянул на круглую луну. — Снится ли ей сейчас что-нибудь? Где там, этакое дитя, спит, наверное, как убитая… Я бы ей нашептал сон…
Читать дальше