Ян Неруда - Стихотворения. Рассказы Малостранские повести Очерки и статьи

Вдруг острая боль пронизывает его.

Почему бы не быть такому средству, почему бы ему не быть! Только б не надо было думать о себе, исправлять себя, работать для себя! Ведь кому он нужен — теперь-то… Однажды утром нашли его, грудного, в лодочке, вытащенной на берег около лужицкого перевоза; могут теперь и мертвым где-нибудь найти! Вот был бы у него человек, ради которого стоило бы… тогда… тогда бы… Да в конце-то концов, по чьей вине стал он босяком — по своей, что ли?!

Рука его потянулась к карману за бутылкой, пробка вылетела, но будто какая-то сверхчеловеческая сила задержала бутылку около самых губ.

«Нет, сегодня нет, — я и так уж часто прикладывался… И жарко мне, жарко!»

Голова его упала на руки.

Было когда-то такое теплое, такое прекрасное полуденное июльское солнце! Сидел он с ней, с русоволосой, румяной Анной, в поле, в тени снопов, и лицо его сияло. «Нет, не пойдешь ты ни за Бартоша, ни за лесника — об этом я уже позаботился! С той недели начнут здесь строить железную дорогу, я уже записался на работу. Там, где каждый день выбрасывают миллионы, — неужто там работящий и бережливый бедняк не сумеет отложить пару грошей? Я уже справлялся: любой поденщик, коли постарается, может заработать на собственный домик. Десятку в неделю — и через год у нас свой домик с садом, и тогда поженимся».

Он ушел на дорогу и построил себе просторную лачугу рядом с остальными.

Прошло не много времени, всего несколько недель, и Анна осиротела. Пришлось ей выбираться из материнского жилья. Она поддалась на уговоры и после воскресной проповеди переселилась в босяцкую квартиру жениха. А все потому, что священник говорил проповедь на слова Книги Руфи: «Где ты умрешь, и я хочу умереть, и там хочу погребенной быть»… Так было сломлено сопротивление Анны.

Недели и месяцы работали они вместе, жили дружно, расчетливо. Вдруг… но зачем так подробно об этом вспоминать, ведь это история, каких сотни тысяч! Ведь и верности-то женской не бывает на свете. Вдруг он увидел раз, как старшой обнимает его Анну где-то в складе, — и через час Комарека уже не было в поселке.

Где блуждал он — до сего дня и сам не знает. Бродил с места на место, тратил накопленные деньги, пил — и пил тем больше, чем больше первое впечатление теряло остроту возмущения, чем упорнее подавала голос мысль, что Анна, быть может, вовсе не так уж и виновата, как он думает. Что, может быть, он обидел и себя и ее, приняв развязную шутку за правду — или не наказав насилия.

Он воспрянул. Начал разыскивать Анну, писал домой — но Анна тоже исчезла, «из-за позора», и никто не знал, куда она скрылась.

Мутные волны босячества сомкнулись над Комареком навсегда…

Он вскочил с земли. Диким, подозрительным взглядом окинул соседние кусты, потом взор его вперился в лицо удавленника. Комарек не мог оторвать от него глаз, труп притягивал его все ближе и ближе.

— Да… ведь правда… — шептал он. — Ведь я могу убедиться, виновата ли она была! Никто еще не закрывал ему глаза, и если я спрошу, виновата ли Анна, и закрою ему левый глаз, и он больше не откроется…

И вот уже Комарек стоит перед трупом. Вылезшие из орбит глаза удавленника тускло мерцают в лунном свете, как вода, подернутая сальным налетом. Комарек поднял правую руку, уперся четырьмя пальцами в лоб несчастного Вашичека и большим пальцем опустил левое веко. Мертвец качнулся.

Комарек отнял руку, не отрывая взгляда расширенных глаз от трупа. Одеяло свалилось с плеч, открытые губы дрожали, обе руки он поднял вверх…

Мгновение глаз удавленника оставался закрытым, потом веко легонько вздрогнуло — показалась щелочка, и постепенно, медленно веко поднялось…

— Невинна! — завопил Комарек и пал на землю.

Он рыдал, как ребенок.

Долго лежал он так, пока вдруг теплая рука не коснулась его. Комарек вскочил — перед ним стоял инженер.

— Вы плачете, Комарек, — опять напились?

Комарек отрицательно замотал головой.

— Так что же тогда с вами?

— Она была невинна! — вырвалось у Комарека; он схватил руку инженера и начал ее целовать.

— Кто?

Голова босяка упала на грудь.

— Пойдемте ко мне, сюда мы пошлем кого-нибудь другого, — сказал инженер через некоторое время, прервав рыдания Комарека. И добавил мысленно: «А то завтра комиссия найдет тут двоих».

До двадцатого февраля, — а февраль в том году выдался необычайно теплый, — в «Австралии» произошли странные вещи. Не то чтобы кого-нибудь из босяков похоронили — вообще немыслимо, чтоб кто-либо об эту пору умирал, зимой ведь земляные работы не производятся! Нет, произошли вещи куда удивительнее. Воцарилась скука — половина веселья улетучилась; казалось даже, что мороз заморозил все дружеские отношения!