и тут же получил подзатыльник от щедрой руки жениха-отца. Но — эка невидаль, подзатыльник!..
Во вторник приходил из города жандарм за Адамом. Бедняга Адам! Его уже два раза приглашали в суд — он должен отсидеть сутки, и «не знает, за что». Месяц назад он был в деревне на танцах, и там слегка подрался: одного выбросил за двери, другого сшиб под стол, третьему разбил голову — так неужто за это?! На суде Адам признал, что «он ему проветрил башку» и думал, что на этом все и покончено между ним и помощником судьи, как это принято среди порядочных людей, — а тут вдруг садись на сутки! И за то, что он не явился в назначенный день, то есть вчера, сегодня заявился сюда полицейский! Прежде всего он спросил, где инженер; инженер куда-то делся, никто не знал, где он. Тогда жандарм осведомился, где Адам; Адама, оказывается, никто и не знал. Вот еще Комарек мог бы знать Адама, но нет, пожалуй, и не Адама, а Франту Шнопхоуна.
— А какой он из себя? — полюбопытствовал кто-то.
— Да что я, знаком с ним, что ли?! — взорвался жандарм.
— Во-во, как раз такой тут и пробегал, в точности такой — до того спешил, что все мозоли порастерял; коль побежите за ним, еще догоните!
Все стали «хороводом» вокруг жандарма — один свистел, другой визжал, третий ухал, четвертый лупил лопатой по бочке, как по турецкому барабану, пятый швырял об камни черепки, уже раздался клич: «Валяй, ребята!» — и, пожалуй, изваляли бы ребята жандарма на совесть, не подоспей тут инженер. Взял он его за руку и увел к себе. Успокоив по возможности оскорбленного блюстителя, инженер напоил его, обещал, что послезавтра Адам непременно явится для отсидки, и даже проводил жандарма немного. Мрачный вернулся инженер, упрекая всех, что они хотят втравить его в неприятности с властями.
— Адам, послезавтра вы должны отправиться туда — поняли? Иначе мы друг другу не подойдем.
Адам кивнул головой — ладно, мол. Когда же инженер удалился, он махнул рукой и сказал, обращаясь ко всем:
— Пусть меня черт заберет, если я не проведу панов — или я не Адам!
Среда пропела свою балладу еще на рассвете. Столько брани, верно, никогда еще не лилось из уст одного человека, сколько босяк Мартинка высыпал перед восходом солнца на босяка Башту. А Башта, который обычно за словом в карман не лезет, сегодня почти не отвечал. Так только, вставит порой словечко или пожмет плечами и скажет: «Н-ну-у!» Зато обступившие их «австралийцы» от смеху еле держались на ногах.
Мартинка и Башта — уже много лет неразлучные друзья, но вчера они все же поругались в своем логовище. Дело в том, что Башта снимает квартиру у Мартинки. То, что он не платит за квартиру, — наплевать, но он, лентяй, палец о палец ударить не желает: отказывается ходить в лес за мхом, даже помочь законопатить щели и то не согласен. Мартинка разозлился и выставил Башту. Зимней ночью оставил его без крова, без денег на водку!
Самуэл Проут. Тынская улица.
Башта ходил вокруг логовища, как кошка, останавливался, слушал, потом вдруг нагнулся, исчез в двери и появился снова, неся в руках кафтан, штаны и башмаки Мартинки: заложит все это в деревне, и так далее…
Рано утром Башта уже снова был на своем месте, ожидая, что сделает дорогой друг. Из логовища первым долгом вырвался поток ужасных проклятий, затем высунулась лохматая голова; Мартинка озирался во все стороны, пока не увидел спокойно ожидающего Башту.
И пошло! Ругательства летели, как камни. А Башта все — ни слова; наконец он вздохнул:
— Н-ну, все же не по-христиански ты поступил — выставил друга на мороз, да еще без крейцера!
— И ты заложил вещи?!
Башта грустно кивнул.
— Где?
— В деревне.
— Как же я теперь туда попаду?
— А кто ж его знает?
Снова брань. Наконец пришел судья Зоубек и велел Баште посадить полуголого Мартинку себе на спину и донести его до деревни. И после этого помириться. Башта еще поломался, но Мартинка обещал полное прощение и три «половинки». Тогда Башта взвалил приятеля на спину. Мартинка вдруг ощутил прилив юмора, остальные босяки — тоже, одни вскочили на спину другим, и тут уже целый эскадрон с диким гиканьем помчался к деревне…
Четверг. В этот день Адам доказал, кто кого перехитрит — паны его или он панов. О, Адам — он себе на уме! Выбрал он молодого, достаточно прилично одетого босяка, заплатил ему пятерку, вручил свою повестку — и босяк Друбек отсидит эти сутки за Адама!
Читать дальше