Ян Неруда - Стихотворения. Рассказы Малостранские повести Очерки и статьи

Инженер дал лесу, сколько кому было нужно. Одни поставили несколько досок и оплели их хворостом — летняя квартира готова. Другие подумывают и о зиме: вырыли в склоне горы пещеру размером две на две сажени, устроили крышу из бревен и земли, соорудили какое ни на есть оконце и дверь. Низкий домик, что и говорить, но, с другой стороны, какой многоэтажный дом со столь различными обитателями не напоминает нам сумасшедшего дома! Была бы охота — и в такой норе может поселиться довольство. Да в некоторых из этих жилищ не так уж и плохо. «По дому сразу видно, женат ли хозяин»: бревна внутри выбелены, все, что можно вымыть, — вымыто, тюфяки и одеяла скромно довольствуются определенным местом, земляной пол плотно утрамбован, горшки и миски чистые; на стенке, бывает, даже зеркальце прилажено, и ряд гвоздей вбит, чтоб платье вешать. Такая маленькая светлица стоит хозяйке немалых трудов, ибо не много времени остается у нее на возню с жилищем. Жена обычно помогает мужу в работе. Если несколько мужчин объединяются в артель, — только не больше шести, иначе начинаются драки! — одна из жен по очереди остается дома стряпать на всех. Ей да ангелу-хранителю поручается и забота о детях, которых в каждом домишке целая куча. Куда ее денешь, эту крикливую, озорную мелюзгу!

И вот уже стоит поселок. Будки, бараки, шалаши — в живописнейшем беспорядке, конечно, но — все же поселок; можно себе представить, на что похож, например, поселок, выросший за одну ночь там, где ищут алмазы или моют золото. Поселковый староста, — разумеется, пан инженер. И название у поселка есть: «Австралия». Не ищи его на карте, любопытный! Поселок этот внезапно вышел из моря и снова уйдет в море, как островки Тихого океана в их бесовской игре. Но кто же дал это имя — «Австралия»? Во всяком случае, тот, кто имеет на это право — а человек гениальный имеет право на все. «Heimatlos macht gottähnlich» [16]— у настоящего босяка всегда есть идеи; из ничего творит он целый мир идей. В нашей «Австралии», правда, хватает настоящих босяков, но нам повезло — двух самых настоящих мы встретили, когда они сюда шли.

Того, что в полотняной блузе, звали Франтишек Комарек; а другого, что в сюртуке — Ян Шнейдер. И почему бы нам тут же не добавить, что именно Комарек первый сказал, что «тут все, как в Австралии». Он, Комарек, правда, никогда в Австралии не бывал, но ведь все мы знаем, что такое поэтическое вдохновение. Говорят, им обладал и Шиллер. Но если Комарек дал имя, Шнейдер тоже внес свою лепту — поэзию. В первую же неделю он вдохновился, и уста его запели:

Остальных строф мы не сообщаем из добрых побуждений; читатель может составить себе представление уже по первой. Но как сочетаются в них географические познания с биологическими, сколько сведений об отечественной и чужестранной фауне, какое глубокое проникновение в природу — и как плавно льется речь, какие звучные рифмы!

Жаль только, что ни Шнейдеру, ни Комареку до сих пор не пришло в голову построить и для себя какое-нибудь пристанище и гением своим внести еще больше разнообразия в пестроту поселковой архитектуры! Впрочем, живется им превосходно. Барак пантафира со всеми его сокровищами всегда служит им сильнейшим магнитом, и туда отправляются они тотчас по окончании работы. Там заказывают они «половинку» (полкружки) водки, потом — другую, потом еще несколько, а когда пантафирка говорит, что уже хватит и она уже хочет спать, друзья выходят на волю и растягиваются на земле. Может быть, они молятся на луну.

Четыре дня тому назад они тоже так растянулись: Шнейдер на животе, и тотчас заснул, — видно, выпил какой-нибудь «половинкой» больше. Комарек лег на спину и тоже чуть-чуть не уснул, если б… Короче, заморосил дождь. Комарек приподнялся, гневно посмотрел на небо, потом тоже повернулся на живот, будто желая процитировать Мефистофеля: «Трижды должен ты мне повторить!» И небо повторило свое и на другой, и на третий день — и вот сегодня после работы друзья выпросили четыре доски на двоих, выбрали место напротив барака итальянцев и, вздыхая, наносили хворосту. Строили почти полчаса. Строение не хотело понять их замысла и смахивало на большой бесформенный гроб, но все же то была собственная крыша над головой — «обнажи голову перед домом твоим, ибо хранит он голову твою!» Вечером оба мирно отправились к своему очагу и завалились спать.