Видя их перед собой на сцене, я до такой степени вошел в роль, что почувствовал себя настоящим разбойником.
— Эй вы, сброд, сложи оружие! — скомандовал я.
Разбойники — ни с места.
— Сложи оружие, сброд! — повторил я.
Разбойники стали о чем-то переговариваться.
Я властно смотрю на них, подхожу ближе и шепчу:
— Неужели вы не понимаете, дурачье, что это просто так, для виду? Я скомандую еще раз, а вы сложите оружие. Увидите, какая будет потеха.
Отхожу от них и кричу:
— Если вы сейчас же не подчинитесь, всех повешу! Сброд, сложи оружие!
Они сложили оружие и ждали потехи. Потом ругались, что смешного ничего не было.
Но мне все же был оказан исключительный прием. Я выручил в этот раз целых пятнадцать золотых! Это, конечно, совсем не то, что четыре с половиной крейцера, полученные мною позже в немецкой труппе за Карла и Франца Моора вместе.
В чешских труппах еще ничего, жить можно! А немецкие — это просто какие-то больницы: там все сидят на диете. Там-то и научился я класть мокрые полотенца на живот — хорошее средство против голода.
Две недели мы играли в Нимбурге; там даже немецких фирм нет, в театре пусто, и не выпроси я у одного кожевника черных штанов и не продай их, так наверняка помер бы с голоду.
А кожевник все удивлялся, почему это я никогда не выхожу на сцену в этих штанах.
Как-то раз в трактире один парень все со мной ругался и задирал, и я подумал: «Ты никому еще не влепил пощечины — почему бы сейчас не задать ему трепку?»
Поднялась драка, а на другой день — суд! Меня с товарищами, которые тогда со мной были, приговорили на трое суток в холодную. Товарищи обжаловали решение, а у меня не было денег на гербовую марку, и пришлось мне объявить, что я готов сидеть.
В субботу после обеда я сам пришел к судье и попросил у него разрешения отсидеть трое суток — не подряд, а с перерывами, каждый день по нескольку часов; а то как же быть с репетициями? Судья был человек обходительный; он сказал, что разрешает, — за то, что я обратился прямо к нему, а не обжаловал его решение; если, мол, я нынче днем свободен и вечером не играю, то могу сразу и приступить; но в тюрьму мне садиться не надо, а достаточно пойти на квартиру к тюремщику и там отсидеть и сегодняшнюю порцию, и все остальные, пока не получится положенных трех суток.
Это мне очень понравилось.
Подхожу к дверям тюремщика, стучу. Слышу:
— Войдите! Ах, это вы? Очень рад! — любезно приветствовал меня тюремщик. — А мы только пообедали. Чем обязан?
— Хочется немножко у вас посидеть! — отвечаю я.
— О, пожалуйста, сделайте милость, прошу! Очень приятно!
Он явно не понял. Три его дочери были уже взрослые девушки, румяные, будто яблочки наливные, живые, как ртуть, свежие, как серны.
Я их часто видел в театре, мы быстро познакомились и через четверть часа уже весело болтали. Я рассказывал им всякие анекдоты из театральной жизни, какие только знал, и мы хохотали так, что стекла звенели. Когда мой запас кончился, младшая предложила поиграть в какую-нибудь игру.
— Только не в такую, где мне пришлось бы стоять или ходить: я пришел сидеть, — сказал я.
Они засмеялись, хотя никто не понял.
Стало смеркаться, и отец заговорил об ужине, поглядывая на меня уже с некоторым нетерпением: когда же, мол, ты уберешься? Но в конце концов, сообразив, что имеет дело с бедным бродячим актером, который, видно, как раз и дожидается ужина, почувствовал жалость.
— Поужинайте с нами, сударь, если вас удовлетворит кружка пива с бутербродом.
Я согласился.
После ужина наше буйное веселье немного утихло. Мы устали. Давно пробило девять, но я не подымался. Наконец старик не выдержал.
— Не забывайте нас, сударь, приходите опять. Сам удивляюсь, как это я еще на ногах; мне уже давно пора в постель. А вы привыкли до глубокой ночи глаз не смыкать… Наверно, зайдете еще к приятелям?
— Нет, нет, я пришел сюда сидеть!
— Экий проказник!
— Честное слово. — И я рассказал ему всю историю. — Пан судья приказал мне у вас переночевать.
Девушки громко захохотали.
— Господи боже мой, что это пану судье пришло в голову? Ведь вся моя семья ютится в одной комнатушке! — воскликнул старик.
— Я тут ни при чем…
Все стали в тупик.
— Знаете что, сударь? — решил наконец тюремщик. — Ступайте-ка домой, а я скажу, что вы провели у меня всю ночь! И вообще можете больше не приходить; через несколько дней мы сообщим, что вы отбыли наказание.
После недолгих препирательств я милостиво согласился разделаться со своим наказанием, а моим коллегам пришлось провести все праздники в кутузке.
Читать дальше