Ян Неруда - Стихотворения. Рассказы Малостранские повести Очерки и статьи

Спи, Христос, спи, святое дитя,
Будут руки и ноги в крови
У тебя за призывы к любви,
Лишь ценою страданий суровых
Человечество сбросит оковы.
Спи, Христос, спи, святое дитя.

Не рыцарь Дуглас я, не Роберт-властелин {36} ,
Но сердце мчит меня в стремленье неустанном
Туда, в грядущий век, в чреду иных годин,
Где дети Чехии над вражьим кликнут станом:
Вперед, за сердцем вслед, под знаменем багряным!

Пусть в битве сердце вынут у меня!
То сердце доброе, признаюсь вам без страха,
Оно достойно боевого дня,
Горячей крови, сабельного взмаха.
То сердце чешское, оно не горстка праха.

И таково ж мое — тому свидетель бог!
Ужель душа моя светло не ликовала,
Когда народ сметал ярмо былых тревог?
Ужели мне слеза очей не застилала,
Когда рука врага в тисках страну сжимала?

А вырвав сердце мне, его метните вдаль,
Через гряду веков, за лет грядущих звенья,
Что там виднеется? Мечей враждебных сталь?
Сквозь частоколы пик встает заря отмщенья, —
Я с вами быть хочу до светопреставленья!

Сердце человечье, — боже ты мой, боже, —
Злобу одолеет, а любовь не может!

Говорят, народ мой, в этом мире божьем,
Как бурьян, растешь ты в пыльном бездорожье.
Как ребенок нищий, посланный судьбиной,
Посланный некстати, в горькую годину.
Он взлелеян горем, вскормлен нищетою,
Все его обходят хмуро — стороною.
Кто б его ни встретил — не жалеет брани:
«Чтоб ты сгинул, нищий, стало б меньше дряни!»

Но к чему внимать мне этой злобной речи?
Лишь к тебе спешу я, мой народ, навстречу!
Так на встречу с милым дева птицей рвется,
Ведь недаром в песне про нее поется:
«Погляжу я в очи, пусть в них холод веет,
Я поглажу руки, пусть в них скрыты змеи,
И к устам любимым дай прильнуть мне жадно,
Пусть на них найду я только капли яда!
Ах, тебя так крепко обниму я, милый,
Пусть тебя за горло злая хворь схватила!»

Нет, я не обманут злобной клеветою —
Блещет твоя шея снежной белизною,
Хоть черты суровы, но не загрубели,
О тебе я слышал с самой колыбели.
Пела мать, и сердце билось в упоенье,
Словно сердце птицы, прячась в оперенье.
Ты измучен рабством, но не стал злодеем,
В материнской песне слышал о тебе я,
О, святая повесть, песнь о человеке,
Пусть ее господь нам сохранит навеки!

Ах, кого любить мне здесь, на этом свете?
Детским остается сердце, и как дети
К матери взывает… Тяжко расставанье:
Мать похоронил я — пережил страданье,
Схоронил невесту — пережил желанья,
Я слезами сердце вылечил от скуки,
Но с тобой, народ мой, я б не снес разлуки!

Был вечер необычной тишины;
Феллахи, что всегда возбуждены,
Молчат у стен сегодня, присмирев.
«Что с вами, други?» — «Господин, здесь — лев!»
«Лев? Где, когда?» — «Нам этот срок неведом,
Но весь песок его испятнан следом,
И каждый чувствует, — от страха тих и слаб, —
Там, где-то за спиной, движенье тяжких лап!»

О да! Я чувствую. Из чешского я края,
И эту странную взволнованность я знаю:
Когда особенно я горд и важен был —
Внезапный холод сердце мне стеснил.
Как будто оклик гор гремел, от кряжей прянув:
«Что делаешь ты здесь, малыш, средь великанов?»
«Ты слишком слаб», — гремел мне гром из туч.
«Ты слишком слаб», — звенел мне горный ключ.

Хоть мы не связаны и ходим на свободе,
Но холод на душе и темнота в природе;
И песня смутная, чей звук, взлетев, затих,
Исчезла в синеве среди небес пустых,
И в подсознания таинственную связь
Проникла та же робкая боязнь.
Томимы голодом, мы жмемся к голым скалам,
Со псами схожие зубцов своих оскалом.

Как и в пустыне той, где лев прошел в песках,
Мы дышим в Чехии — в безволия тисках.
Лишь раз народ воспрянул, точно лев,
Лишь раз один его раскрылся зев,
И ждет земля с тех пор, чтобы дыханьем сжатым
Вновь содрогнуться пред его раскатом,
И преклоняется, и гнется, как трава,
Пред волей львиною. Здесь — государство льва.

Мы родились под бури грохотанье.
К великой цели пламенно стремясь,
Проходим шаг за шагом испытанья,
Лишь пред своим народом преклонясь.
Мы всё, что с нами будет, ожидали,
Мы не страшились бури и невзгод,
Мы с чешскою судьбой себя связали, —
И с ней — вперед и только лишь — вперед!