Ян Неруда - Стихотворения. Рассказы Малостранские повести Очерки и статьи

Чем я похож на него, ворую я, что ли? Я спешу перевести разговор на другое, например, на Пепика, надо завоевать его симпатию.

— Пепик, поди сюда, ко мне.

— Отстань, дурень! — отвечает мне Пепик.

Пепик получает от отца подзатыльник. Я чувствую, что краснею.

— Да ведь хозяйка сказала сегодня маменьке, что этот доктор какой-то дурень, — хнычет Пепик. — Правда, маменька?

— Замолчи!

Хозяйка сказала, что я дурень!

— Поди сюда, Пепик, поди ко мне, — говорю я каким-то ненатуральным голосом.

Мальчик, хныча, подходит и становится у меня между колен. Как это забавляют детей? Ага!

— Дай ручку. Этот пальчик варит, этот жарит, этот печет, этот приговаривает: «Дай кусочек!» — этот ему в ответ…

Мальчик не смеется.

— Это папа, это мама, это дедка, это баба, это… — Дальше я не знаю. Мальчик молчит как пень. — Постой, Пепик, я тебе задам загадку. Что это такое: я зеленая, но не трава, лысая, но не пол, желтая, но не воск, с хвостом, но не собака… Что это такое?

— Не знаю…

Я хочу сказать ему ответ, но убеждаюсь, что и сам не знаю. Загадку помню, а ответ забыл!

— Ну, скажи еще какую-нибудь глупость, — понукает меня Пепик.

Я встаю, словно не слыша его, и прощаюсь.

— Ну, мне пора заниматься. Вон уже двенадцатый час.

— Нет, — возражает живописец. — Наши часы спешат не меньше, чем на полчаса.

— Не спешат! — отрезает Августиха. — Вчера я щеткой передвинула на них стрелки точно и поставила по башенным часам, когда те били.

Потом они говорят, что очень рады моему визиту, и просят заходить почаще. Мы, мол, наверняка будем добрыми соседями.

Хотел бы я знать, почему меня назвали дурнем.

В коридоре я поздоровался с какой-то женщиной, по-видимому, дочерью домохозяина. Она уже совсем немолода.

— Ну что, шепелявила? — осведомляется кондукторша.

— Шепелявила.

— Значит, у них сейчас есть деньги. Когда они сидят без гроша, она говорит совсем нормально.

Кондукторша, видать, изрядная сплетница.

— Когда вы шли сюда, Провазник высунулся из окна и глядел на вас.

Я смотрю наверх, и мне кажется, что вижу там худое, желтое, как воск, лицо. Больше ничего не видно. Кондукторша снова справляется, не нужно ли мне чего-нибудь. Мое «нет» звучит немного раздраженно. А нельзя ли оставить Каченку в моей комнате, спрашивает затем кондукторша. Ей нужно сбегать в лавку, она тотчас вернется. Если Каченку оставить одну, она расплачется.

— Да ведь я не умею нянчить детей.

— Я только положу ее на постель.

— А если она все-таки заплачет?

— О нет, она не плачет, когда видит кого-нибудь.

— Или если она тут у меня…

— Ну что вы, она не сделает этого, бедняжка!

Хороша бедняжка! Я страшно сердит.

Ставлю себе задачу: морально повлиять на Пепика.

Однажды я читал «Хорошие мысли» Бёрнанда. Намеченная мною задача не имеет с ними ничего общего, я не подражаю Бёрнанду.

Я даже не ожидал, что смогу сегодня погрузиться в занятия. Я доволен, но страшно устал. Пойду спать.

Соловей не поет, наверное, замерз. Слава богу!

Хотел бы я все-таки знать, почему она назвала меня дурнем!

«Итак, прежде всего поздравляю тебя заранее. Полагаю, что ты не откажешься от дружеского совета. Ведь я твой старый приятель и считаю своей братской обязанностью дать тебе хороший совет, коль скоро это в моих силах. Прежде всего — полное хладнокровие на экзаменах! Знания твои будут достаточны, в этом я убежден, но хладнокровие важнее всяких знаний. Земские советники задают вопросы главным образом на сообразительность. Если советник задаст тебе такой вопрос и скажет: «Что вы будете делать, если к вам как к адвокату обратятся с таким делом?» — а ты станешь в тупик, отвечай конфиденциальным тоном: «Я потребую крупный задаток». Поверь, советнику это…»

Балбес! Терпеть не могу, когда кто-нибудь, желая показаться остроумным, пробавляется старыми анекдотами. Недаром мы еще в школе прозвали его Индра Пустозвон. Таков он и есть! Но я сам виноват: написал ему о моей подготовке к экзаменам и, из вежливости, прибавил: «Если можешь дать мне хороший совет, дружище…»

Ни от кого на свете мне не нужно советов, а тем более от него! И отвечать ему не стану.

Однако я изрядно простужен. Легкий озноб, голова тяжелая, глаза все время слезятся. Удивительно, что, несмотря на это, я еще исправно занимаюсь и даже не потерял аппетита.

За дело!

Ко мне приходил домохозяин. Странный человек! Ему лет шестьдесят. У него впалая грудь и такие покатые плечи, словно он несет в обеих руках ведра с водой. От этого его тщедушная фигурка кажется еще меньше, чем на самом деле. Лицо у него худое, бритое, рот впалый, беззубый, подбородок маленький, нос измазан нюхательным табаком, волосы седые. Его черные глаза лихорадочно горят, худые, морщинистые руки беспокойно хватают воздух, и сам он то и дело вздрагивает всем телом. Говорит он почти шепотом. С ним чувствуешь себя неловко, словно вот-вот что-то должно случиться.