Фрэнк Норрис - Спрут

— Какие две мили! Да тут не будет и мили с четвертью. Даже мили не будет. Пусть Магнус скажет.

— Я про это ничего не знаю, — заявил Магнус, не желая вступать в спор.

— Нет, знаете! Не увиливайте, пожалуйста! Каждый дурак знает, сколько от Эстакады до Гвадалахары. Пять восьмых мили, не больше.

— От железнодорожной станции Гвадалахары до Эстакады, — невозмутимо заметил Берман, — не меньше двух миль.

— Вы все врете! — закричал Энникстер, взбешенный хладнокровием Бермана. — И я могу вам это доказать. Однажды я прошел это же расстояние по Верхней дороге, а я знаю, с какой скоростью хожу. Если я могу пройти за час четыре мили…

Магнус и Хэррен уехали, оставив Энникстера выяснять с Берманом отношения.

Когда, наконец, и Берман уехал, Энникстер снова лег в гамак, докончил чернослив и прочитал еще одну главу «Копперфилда». Затем закрыл лицо открытой книгой и уснул.

Час спустя, когда время уже близилось к полудню, он вдруг проснулся от собственного оглушительного храпа и сел, протирая глаза, жмурясь от яркого солнца. Во рту был такой гадкий вкус, оттого что он спал с разинутым ртом, что он пошел в столовую, налил себе стакан виски с содовой и выпил в три глотка, после чего сразу почувствовал себя лучше, и у него пробудился аппетит. Энникстер трижды нажал кнопку электрического звонка на стене за буфетом, давая знать на кухню, находившуюся в отдельном флигеле, что готов обедать. И тут же подумал: хорошо бы обед принесла Хилма Три, хорошо бы она и за столом прислуживала.

При усадьбе Энникстера имелась небольшая сыроварня, где изготовлялся сыр и другие молочные продукты в количестве, не превышавшем нужд обитателей усадьбы. Вел хозяйство старик Три с женой и дочерью Хилмой. Случалось, что троим там нечего было делать, и Хилме приходилось искать себе другое занятие. Она помогала на кухне, а раза два в неделю, замещая мать, производила уборку в доме Энникстера, стелила кровать, наводила порядок в его комнате и подавала обед. Этим летом она гостила у родственников, живших в небольшом городке на Тихоокеанском побережье, но с неделю назад вернулась, и Энникстер случайно застал ее в сыроварне. Высоко закатав рукава свежевыстиранной голубой блузки, она занималась изготовлением сыра. Энникстеру запомнились ее гладкие белые руки, округлые и прохладные на вид. Он никогда не поверил бы, что у молоденькой девушки могут быть такие полные, красивые руки. К своему удивлению, укладываясь спать, он поймал себя на том, что думает о ней, а, проснувшись утром, забеспокоился — не снились ли ему прошлой ночью прекрасные белые руки Хилмы. Но тут же обозлился на себя за то, что такие мысли лезут ему в голову, и разразился бранью в адрес всего женского племени. Нечего мужчине всякой дрянью мозги забивать. Имел уже он опыт в Сакраменто… И хватит! Женщины! Да кому они нужны? Уж он-то как-нибудь без них обойдется. Вздумала как-то раз, когда он зашел в сыроварню, состроить ему глазки. Не иначе как прельстить захотела. Только он видит их всех насквозь. Она у него дождется, пускай попробует. В следующий раз он так ее шуганет, что она своих не узнает. Он решил показать этой девице с сыроварни ее настоящее место, чтоб она убедилась в его безразличии и в полном отсутствии интереса к ней как к женщине. Однако, когда на следующее утро Хилма принесла ему завтрак, он лишился дара речи, лишь только она переступила порог его комнаты, и сидел, окаменев от смущения и уставив глаза в тарелку.

Убежденный женоненавистник Энникстер относился к Хилме с презрением, как к существу, стоящему на социальной лестнице ниже его. И все же непрестанно думал о ней. Особенно он злился на себя за то, что в ее присутствии никак не мог совладать со своей врожденной застенчивостью. Сначала он ругал себя болваном за то, что не может ее спокойно игнорировать, потом круглым дураком за то, что не умеет воспользоваться своим положением. О любви, конечно, не может быть и речи, хотя девица она смазливая. Но вот интрижку с ней завести…

Размышляя обо всем этом, рассеянно уставившись на кнопку электрического звонка, снова и снова перебирая все это в уме, он вспомнил, что сегодня как раз должны бить масло — следовательно, миссис Три будет занята в сыроварне. А значит, вместо нее придет Хилма. Повернувшись к буфету, он стал с неприязнью рассматривать себя в зеркало. Потер против шерсти небритый подбородок и пробормотал, обращаясь к своему отражению:

— Ну и рожа! Бог мой, кувшинное рыло какое-то! — И после короткой паузы: — Интересно знать, придет сегодня эта тупоголовая девица или нет?