Фрэнк Норрис - Спрут

Она села на диван.

— Да, — отозвался Пресли, пододвигая стул поближе к ней, — да, я почувствовал, что больше не могу здесь оставаться. Собираюсь в дальнее плаванье. Пароход отплывает через несколько дней. А вы, миссис Энникстер, каковы ваши намерения? Не могу ли я хоть что-то сделать для вас?

— Да нет, пожалуй, — сказала она. — Папа хорошо зарабатывает. Мы сейчас живем здесь.

— Вы совсем оправились?

Она беспомощно развела руками и печально улыбнулась:

— Как видите.

Разговаривая, Пресли внимательно рассматривал Хилму. В ней появилось нечто новое — чувство собственного достоинства, и это, в соединении с потончавшей фигурой, которую удачно подчеркивало длинное, черное, лежавшее свободными складками платье, придавало ее облику удивительное благородство. Она выглядела королевой в изгнании. Но женственности своей отнюдь не утратила — скорее, напротив. Несчастье смягчило ее и в то же время одухотворило. Не заметить этого было нельзя. Хилма окончательно сформировалась; на ее долю выпало познать великую любовь и великое горе, и женщина, пробудившаяся в ней вместе с любовью к Энникстеру, стала сильнее и благороднее после его смерти.

«Что, если бы ее жизнь сложилась иначе», — думал Пресли, продолжая разговаривать с нею. Ему казалось, что он осязает ее доброту, ее завораживающую приветливость. Словно легкие пальцы коснулись его щеки, осторожно сжали его руку. Он увидел в ней неисчерпаемый запас любви и сострадания.

И вдруг всем своим усталым сердцем он безудержно потянулся к ней. В нем пробудилось желание посвятить ей все лучшее, что было в нем, стать ради нее сильным и благородным; вдохновившись ее великодушием, ее чистотой, ее приветливостью, изменить свою бесцельную, наполовину растраченную жизнь. Желание вспыхнуло вдруг и тотчас утвердилось, перейдя в непреклонную, никогда прежде не испытанную решимость.

На мгновение он подумал, что внезапность этого нового чувства говорит о смятении духа. Он прекрасно знал, что движения его души неожиданны и преходящи. Но знал он также, что чувство это вовсе не внезапно. Сам того не сознавая, он с первой встречи испытывал влечение к Хилме, а все эти страшные дни, — начиная с того раза, когда он последний раз видел ее на ранчо Лос-Муэртос, сразу после сражения у оросительного канала, — мысль о ней не покидала его. Сегодняшняя встреча, когда она предстала перед ним, прекрасная, как никогда, спокойная, сдержанная и уверенная в себе, заставила его ощутить это чувство с новой остротой.

— Неужели, — сказал он, — неужели вы так несчастны, Хилма, что уже не ждете для себя ничего хорошего?

— Для того чтобы почувствовать себя счастливой, — ответила она, — я должна забыть своего мужа. Но я предпочитаю быть несчастной и помнить его, чем стать счастливой и забыть. Он был для меня всем — в полном смысле этого слова. Ничто на свете не имело для меня значения до того, как я узнала его, и ничто не имеет значения теперь, когда я его потеряла.

— Сейчас вы считаете, — сказал он, — что, вновь обретя счастье, вы тем самым предадите его. Но потом, по прошествии лет, вы поймете, что так быть не должно. Та часть вашей души, которая принадлежала мужу, всегда будет хранить о нем священную память; эта часть принадлежит ему, а он — ей. Но вы молоды, у вас вся жизнь впереди. Грусть не должна портить вам жизнь. Если вы правильно подойдете к этому вопросу, — а я уверен, что так оно когда-нибудь и будет, — это послужит вам на пользу. Вы станете настоящей женщиной, с еще более благородной душой и еще более щедрым сердцем.

— Наверное, вы правы, — сказала она, — такая мысль мне в голову никогда не приходила.

— Я хочу вам помочь, — продолжал он, — как помогли мне вы. Я хочу быть вашим другом и больше всего хочу, чтоб вы не загубили свою жизнь зря. Я уезжаю и, может статься, никогда больше вас не увижу, но воспоминание о вас всегда будет мне поддержкой.

— Я не вполне вас понимаю, — ответила она, — но я уверена, что вы желаете мне добра. Я надеюсь, что, если вы когда-нибудь вернетесь, вы не измените своего отношения ко мне. Не знаю, почему вы так добры ко мне; правда, — и конечно же это так, — вы были лучшим другом моего мужа.

Они еще немного поговорили, и Пресли встал.

— Я просто не в состоянии заставить себя снова пойти к миссис Деррик, — сказал он. — Да и ей это радости не принесет. Пожалуйста, скажите ей это. Я думаю, она поймет.

— Хорошо, — сказала Хилма. — Хорошо, я передам.

Они молчали. Больше, казалось, говорить было не о чем. Пресли протянул руку.