Стивен Крейн - Третья фиалка

— Моя фиалка упала на пол, — сказала она. — Вам до нее нет никакого дела, да?

— Нет.

Они оба уставились на цветок.

Наконец молодой человек встал и взял его в руку:

— У меня такое чувство, что эту фиалку мне буквально швырнули в лицо, но я все равно ее сохраню.

Вы достаточно жестокий человек, но это — да хранит нас Бог! — лишь скрепляет любовь мужчины и любовь женщины.

— Не стоит говорить дамам такие слова.

— Действительно не стоит, — с серьезным видом ответил он. — Но, судя по вашей реакции, вам их говорили и раньше.

Она окинула его долгим взглядом и сказала:

— Думаю, вы отомстили за мою невинную дерзость.

— Боже праведный, вы безнадежны! — воскликнул он. — Знаете, переступив сегодня порог вашего дома, я действительно чувствовал себя в каком-то смысле, как тенор на сцене, но потом, вашими стараниями, успокоился. Давайте поговорим о вещах более невинных, — предложил он, но тут мотнул головой. — Впрочем, нет, ни о каких невинных вещах разговора не будет. Поверьте, я не храбрец, и это все для меня чересчур. — Он протянул руку и добавил: — До свидания.

— Вы уходите?

— Да, ухожу. По правде говоря, я не думал, что так наскучу вам своим визитом и что вызову с вашей стороны столько недовольства.

— И вас не будет очень-очень долго?

— «Очень-очень долго», — сказал он, передразнивая ее. — У меня теперь три фиалки, не забывайте, что третью я взял, даже несмотря на то, что вы швырнули мне ее в лицо. Это будет напоминать вам о том, каким покорным я был в своей преданности. А когда перед вашим взором встанет образ двух других фиалок, вспомните, каким я выглядел дураком. Осмелюсь предположить, вы не станете оплакивать какие-то три цветочка.

— Не стану, — согласилась она.

— Особенно тот, что швырнули мне в лицо. Эта фиалка была… щедрым подарком.

— Я не швыряла вам ее в лицо. — Она уставилась в пол, немного подумала и прошептала: — И подарок этот ничуть не щедрее сделанного тем вечером в пансионате.

— Мило с вашей стороны мне это говорить.

Она по-прежнему не поднимала глаз.

— Знаете, — произнес Хокер, — очень трудно уезжать, оставляя о себе впечатление полного идиота. Поэтому прошу вас, скажите, вы в самом деле считаете меня шутом, да?

Она ничего не ответила. Потом подняла глаза и бросила на него быстрый, кипевший возмущением взгляд.

— Вот вы и пришли в ярость. И что я вам такого сделал?

В голове девушки царило полное смятение, на глаза ей в мгновение ока навернулись слезы, и она вдруг воскликнула:

— Хорошо, уезжайте! Уезжайте, да! Пожалуйста! Я хочу, чтобы вы уехали!

При виде такой разительной перемены Хокер замер как громом пораженный. Он сделал два шага вперед и произнес слово, прозвучавшее с изумлением и восторгом:

— Что?

Сделав над собой героическое усилие, девушка медленно подняла голову и встретилась с ним взглядом. В ее печальных глазах полыхали вызов и гнев.

Позже она рассказывала, что в тот момент он был потрясающе смешон.

Был поздний вечер, тихо накрапывал мелкий дождь, заставляя мостовую переливаться стальными, синими и серебристыми отблесками в свете бессчетных огней. Юноша медленно и уныло брел по улице, поглубже засунув руки в карманы; он направлялся в ту часть города, где можно было за гроши устроиться в ночлежку. Его костюм, и так ветхий, совсем истрепался; заляпанный грязью котелок с драными полями нелепо торчал на голове, как некое подобие короны. Его странствие продолжалось, и ему предстояло питаться, как обычно питаются бродяги, и ночевать там, где ночуют бездомные. Пока он добирался до парка Сити-Холл, назойливые выкрики мальчишек «Бродяга!», «Оборванец!» и прочие столь же лестные эпитеты облепили его, как плевки, с головы до ног, отчего он пребывал в глубочайшем унынии. Дождь, моросивший, словно сквозь сито, пропитал потертый воротник его вельветового пиджака, и, когда мокрая ткань прижалась к шее, он окончательно понял: жизнь не сулит ему ничего хорошего. Он огляделся в поисках еще хотя бы одного отверженного, с кем можно было бы разделить тяготы бытия, но в неверном свете огней был виден лишь блеск мокрых пустых скамеек, между рядами и полукружиями которых темнела раскисшая земля. Скамейки были свободны от своего обычного ночного груза — их завсегдатаи, похоже, нашли на эту ночь пристанище получше. Только группки хорошо одетых горожан стекались к Бруклинскому мосту.

Какое-то время побродив по парку, юноша поплелся далынее по Парк-роу. Здесь он ощутил перемену — теперь навстречу ему попадались люди, одетые не лучше его, и это принесло ему облегчение, словно он вернулся наконец домой с чужбины. Кое на ком он видел лохмотья, способные успешно конкурировать с его собственными.