Эжен Сю - Зависть

Юноша словно родился заново. Черты его лица выражали такое искреннее, восторженное счастье, что мать могла только любоваться им в молчании.

Снова она видела его таким же красивым, живым и радостным, как прежде, хотя он был бледным и похудевшим. Эта его бледность каждое мгновение заставляла сжиматься ее сердце от нежного волнения.

Давид, для которого каждое слово Фредерика имело смысл, тихо радовался этой сцене.

Вдруг молодой человек остановился на минуту перед группой елей, росших на поляне. После короткого размышления он повернулся к мадам Бастьен и сказал уже не весело, а с оттенком ласковой меланхолии:

- Мама, я хочу в двух словах рассказать тебе о моем излечении. - Да, - добавил он, обращаясь к Давиду, - вы увидите, что я извлек пользу из ваших уроков, мой друг.

Тут в первый раз Мари заметила, что ее сын называет Давида своим другом, удовольствие, которое она испытывала, так явственно отразилось на ее лице, что Фредерик сказал ей:

- Мама, это г-н Давид попросил меня, чтобы я называл его своим другом. Правда, теперь мне трудно долго говорить ему «господин Давид». Слушай, мама, ты видишь те темные ели?

- Да, конечно.

- Ничего не кажется бесполезнее, мрачнее ели с этими острыми иголками, не так ли?

- Да, сынок.

- Но когда Андре, наш садовник, наш шеф насаждений, - сказал с усмешкой Фредерик, - привьет к этому дикому дереву побег хорошей груши, мрачная ель скоро превратится в дерево, покрытое цветами, а потом вкусными плодами, У этого гибрида будут одни и те же корни, наливающиеся живительной силой из одного клочка земли. Но теперь эта сила будет приносить пользу. Ты понимаешь, мама?

- Да, милый. Суть в том, что, как ты говоришь, живительные силы земли найдут хорошее применение, вместо того, чтобы оставаться бесплодными или плохо использованными.

- Да, мадам, - подтвердил Давид, обмениваясь с Фредериком лукавой улыбкой, - и чтобы продолжить сравнения этого милого юноши, я добавлю, что это относится и к страстям, рассматриваемым как самые опасные и живучие потому, что они проникают глубоко в сердце человека.

Бог вложил их туда и не надо вырывать их оттуда, сделайте только полезную прививку острым колючкам, как говорит Фредерик, заставьте их зацвести и принести огромную пользу, заложенную в них.

- Это мне напоминает, г-н Давид, разговор относительно чувства ненависти. Вы как-то доказывали мне, что бывает ненависть благородная, великодушная, даже героическая, - сказала мадам Бастьен.

- Ну да, мама, - согласился с ней сын. - Зависть тоже может быть, как и ненависть, героической и возвышенной.

- Зависть! - воскликнула Мари Бастьен.

- Да, зависть, ибо болезнь, убивавшая меня, была завистью.

- Ты стал завидовать, ты?!

- После нашего визита в замок Пон-Бриллан, при виде тех чудес.

- Ах, - воскликнула Мари, внезапно озаренная этим открытием и вздрагивая, если можно так выразиться, от прошлого ужаса, - теперь я понимаю все, несчастный мальчик!

- Напротив, счастливый, мама. Если вначале из-за недостатка обработки эта зависть была черной и угрюмой, как ель, о которой мы сейчас говорили, то теперь наш друг, - Фредерик с улыбкой повернулся к Давиду, - наш друг привил ей тягу к доблестному соревнованию, благородному честолюбию… И ты увидишь ее плоды, мама, увидишь, как мужеством, стойкостью, добротой я прославлю твое имя и свое. Это скромное имя которое мне причиняло страдания. Слава! Известность! О, какое прекрасное будущее, мама! Ты должна будешь с гордостью говорить: «Это мой сын, мой сын!»

- Дитя мое, милое дитя! - воскликнула Мари с обожанием, теперь я поняла и причину твоей болезни, и как ты исцелился.

Затем, обратившись к наставнику, она смогла только проговорить:

- Господин Давид, о, господин Давид!

Радостные рыдания лишили ее возможности продолжать.

- Да, поблагодари его, мама, - вступил в разговор Фредерик, воодушевленный и взволнованный, - люби его, благословляй, так как ты не знаешь, с какой добротой, деликатностью, самоотверженностью и умом он добивался исцеления твоего сына.

Его слова запечатлелись здесь, в моем сердце, они вернули меня к жизни, к надеждам, ко всем благородным чувствам, которые ты во мне воспитала, мама. Благодарю тебя за все! Ведь это ты нашла моего спасителя, чей добрый гений достоин твоего!

Бывает счастье, не поддающееся описанию. Таким счастливым был конец этого дня для Давида, Мари и ее сына. Фредерик был слишком переполнен признательностью и восхищением своим новым другом и хотел, чтобы эти чувства разделила с ним мать. Слова наставника так запали в его душу, что почти дословно он пересказал матери их беседу.