Эжен Сю - Зависть

- Полно, мой отважный Сид, мой прекрасный рыцарь, - она с нежностью обняла сына, - сохрани свой гнев и шпагу для противника, достойного тебя.

Мы с доктором дали этому плохо воспитанному лакею хороший урок. Думай лучше о том, как повеселее закончить сегодняшний день и о том, с каким удовольствием мы будем беседовать о виденных нами диковинках всякого рода, память о которых мы унесем в наш милый дом.

Затем, засмеявшись, молодая женщина, добавила:

- Скажи, Фредерик…

- Мама!

- Ты не забудешь попросить завтра утром папашу Андре, «начальника наших оранжерей» под открытым небом, чтобы он сорвал нам букет из ландышей и фиалок, из всего, что у нас есть самого редкого?

- Да, мама, - ответил Фредерик, улыбаясь.

- И не забудь предупредить начальника наших конюшен, чтобы после обеда запрягли нашего чудесного "белого коня. Мы поедем в город за покупками, - добавила молодая женщина.

- А я, госпожа насмешница, - пробурчал доктор с набитым ртом, - я вам говорю, я вас уверяю, что старушка Маргарита, шеф-повар вашей кухни, сделала галету….. мм… галету…

Добрый доктор не докончил, так как поперхнулся.

Тогда начался бесконечный смех, и Фредерик прилагал все усилия, чтобы разделить общее веселье.

На самом же деле, смех юноши звучал несколько принужденно - он испытывал странное тревожное состояние. Так, некоторые смутные, не объяснимые симптомы извещают о близком вторжении болезни, еще скрытой. Смутные, неопределенные чувства, еще беспорядочные, но мучительные, казалось, заставляли сжиматься и ныть сердце Фредерика. Характер этих чувств, еще необъяснимых, причинял ему, однако, инстинктивный стыд, и он, всегда такой откровенный с матерью, опасался ее проницательности и впервые в жизни пустился на притворство, пытаясь вести себя с обычной беззаботностью до конца дня.

Несколько дней прошло со времени визита госпожи Бастьен и ее сына в замок Пон-Бриллан.

Фредерик никогда не выходил из материнского дома, чтобы посетить лиц, занимающих более привилегированное положение, чем у него.

Сначала он испытал чувство ошеломления, был поражен видом всех этих чудес замка, этим королевским великолепием, столь новым для него.

Но на другой день, когда юноша проснулся в своей, маленькой комнате, он сделался грустным и мрачным. Пройдя затем, согласно своей привычке к матери, он невольно сопоставил элегантные и кокетливые покои старой маркизы де Пон-Бриллан со скромностью материнской комнаты и почувствовал, что сердце его сильно сжалось.

Случай сделал это впечатление еще более ощутимым для Фредерика,

Когда он вошел к матери, молодая женщина во всей утренней свежести своей обворожительной красоты расчесывала свои длинные каштановые волосы за деревянным столиком, блестяще отполированным, на котором стояло маленькое зеркало в черной рамке.

Фредерик вспомнил шелк, кружева и золото, украшавшие туалетную комнату вдовствующей маркизы де Пон-Бриллан, ощутил в первый раз острый укус зависти, которая была тем горше, что дело касалось не его, а матери. Он сказал себе: «Этот будуар в замке, такой элегантный, такой роскошный - не лучше ли, если бы он принадлежал такой очаровательной женщине, как моя мать, а не восьмидесятилетней графине, которая в своем смешном кокетстве вертится перед зеркалом, окруженная лентами, кружевами и золотом?

Задумчивый и опечаленный, юноша спустился в сад.

Утро выдалось великолепным: июльское солнце заставляло сиять, как жемчужины, капли росы, в изобилии усыпавшей чашечки цветов. До этого Фредерик часто восторгался вместе с матерью свежестью, красотой и ароматом розы, находя все новые поводы для восхищения этим сокровищем красок, изящества и благоухания. Серебряные диски маргариток, отливающие бархатом анютины глазки, воздушные гроздья розовой акации - все, от вереска до можжевельника, вызывало в разуме его восхищение. Но в это утро он смотрел на эти простые и милые цветы взглядом безразличным, почти презрительным.

Он думал о редких тропических растениях, которые заполняли оранжереи замка.

Вековой лес, тень которого оживлялась щебетанием птиц, перекликавшихся с журчанием и плеском маленького водопада, также внушал ему презрение.

Чем была эта сотня старых дубов и эта струя прозрачной воды по сравнению с огромным парком Пон-Бриллана со столькими статуями из белого мрамора, отражающимися в бассейнах, посреди которых бронзовые наяды и тритоны, позеленевшие от времени, выбрасывали снопы воды, брызги которой достигали вершин гигантских деревьев.