Была ранняя весна — холодное, сухое, туманное утро. Несколько тощих теней сновало по мглистым улицам, и изредка вырисовывались сквозь густой пар грубые очертания какой-нибудь возвращающейся домой наемной кареты, которая, медленно приближаясь, дребезжала и, приезжая мимо, сбрасывала тонкий слой инея с побелевшей крыши и вскоре снова скрывалась в дымке. Иногда слышались шарканье стоптанных башмаков и зябкий крик бедного трубочиста, пробиравшегося к месту утренней своей работы, тяжелые шаги ночного сторожа, медленно маршировавшего взад и вперед и проклинавшего томительные часы, которые еще отделяли его ото сна, грохот тяжелых повозок и подвод, стук более легких экипажей, доставлявших на различные рынки покупателей и торговцев, удары в дверь, не доносившиеся до тех, кто крепко спал. Все эти звуки время от времени касались слуха, но все казались приглушенными туманом и почти такими же расплывчатыми, каким был каждый предмет для глаза. С наступлением дня ленивая мгла сгущалась, и те, у кого хватило мужества встать и из-за оконной занавески посмотреть на сумрачную улицу, забирались обратно в постель и свертывались клубочком, чтобы снова заснуть.
Еще до появления в суетливом Лондоне этих предвестников приближающегося утра Николас отправился один в Сити и остановился под окнами дома, где жила его мать. Дом был хмурый и невзрачный, но для него в нем были свет и жизнь, потому что в этих старых стенах билось по крайней мере одно сердце, в котором от оскорблений и унижения закипала та же кровь, какая текла и в его жилах.
Он перешел через дорогу и поднял глаза на окно комнаты, где, как он знал, спала его сестра. Темное окно было закрыто. «Бедная девушка! — подумал Николас.— Она и не подозревает, кто стоит под этим окном».
Снова он поднял глаза и на секунду почувствовал чуть ли не досаду, что нет здесь Кэт, чтобы обменяться с ней хоть словом на прощанье. «Боже мой,— подумал он, вдруг опомнившись.— Какой я еще мальчик!»
— Так лучше, как сейчас,— сказал Николас, пройдя несколько шагов и вернувшись на прежнее место.— Когда я в первый раз их покинул — и мог бы тысячу раз с ними попрощаться, если бы захотел,— я их избавил от муки расставанья. Почему не поступить так же и теперь?
В эту минуту ему почудилось, будто шевельнулась занавеска; он почти поверил, что Кэт стоит у окна, и под влиянием странных противоречивых чувств, свойственных всем нам, невольно спрятался в каком-то подъезде, чтобы она его не заметила. Затем он улыбнулся своей слабости, сказал: «Да благословит их бог»,— и удалился более легкими шагами.
Смайк нетерпеливо поджидал его, когда он вернулся в свое старое жилище; поджидал его и Ньюмен, который истратил дневной заработок на кружку рома и молока, чтобы приготовить их к путешествию. Они связали вещи в узел, Смайк взвалил его на плечо, и они тронулись в путь в сопровождении Ньюмена Ногса, который настоял накануне, что проводит их как можно дальше.
— Куда? — озабоченно спросил Ньюмен.
— Сначала в Кингстон,— ответил Николас.
— А потом куда? — спросил Ньюмен.— Почему вы не хотите мне сказать?
— Потому что вряд ли я и сам знаю, мой друг,— отозвался Николас, кладя руку ему на плечо.— А если бы и знал, то у меня нет еще ни планов, ни проектов, и я могу сто раз перебраться в другое место, прежде чем вы успеете прислать мне весть.
— Боюсь, что у вас какая-то хитрая затея на уме,— недоверчиво сказал Ньюмен.
— Такая хитрая, что даже я ее не понимаю,— ответил его молодой друг.— На что бы я ни решился, будьте уверены, что я вам скоро напишу.
— Вы не забудете? — спросил Ньюмен.
— Вряд ли это может случиться,— возразил Николас.— У меня не так много друзей, чтобы я их перепутал и забыл самого лучшего.
Занимаясь такими разговорами, они шли часа два и могли бы идти и два дня, если бы Николас не уселся на придорожный камень и не заявил решительно о своем намерении не трогаться с места, пока Ньюмен Ногс не повернет обратно. После безуспешных попыток добиться позволения пройти еще хоть полмили, еще хоть четверть мили Ньюмен поневоле подчинился и пошел по направлению к Гольдн-скверу, предварительно обменявшись на прощанье многочисленными сердечными пожеланиями и все оглядываясь, чтобы помахать шляпой двум путникам даже тогда, когда те стали крохотными точками в пространстве.
— Теперь слушайте меня, Смайк,— сказал Николас, когда они скрепя сердце побрели дальше.— Мы идем в Портсмут.
Смайк кивнул головой и улыбнулся, но больше никаких эмоций не выразил, ибо шли они в Портсмут или в Порт-Рояль — было ему безразлично, раз они шли вдвоем.
Читать дальше