Исаак Башевис-Зингер - Пена

— Разве тогда оспу еще не умели лечить? — спросила жена раввина.

— В Рашкове — нет. Вы тоже на этой улице живете? — повернулся Макс к Лейче.

Она открыла рот, чтобы ответить, но вдруг будто задумалась над этим простым вопросом. Потом заговорила медленно, запинаясь, как заика. Слова с трудом выбирались у нее изо рта:

— Мы-то — нет, мы на Простой живем. Из Вышкова переехали. Сперва папенька, а потом и мы все за ним: маменька, мой брат Йоэл, сестра Нойма и младшенькая наша…

— Кто ваш отец? Тоже раввин?

На губах Лейчи показалась улыбка.

— Нет, он сват. Еще часами торгуем, а старший братец — приказчик в магазине.

— Если у вас отец сватовством занимается, что ж он вам жениха не найдет?

Жена раввина нахмурилась:

— Она еще девушка молодая. Придет время, тогда и встретит своего суженого.

— Приехал сюда, и все таким чужим кажется. Больше двадцати лет миновало, и вот я снова здесь! Заглянул в ресторанчик, а там этот Шмиль Сметана все и рассказал. Жалко, что ли, русским свиньям, если раввин свадебный балдахин поставит? Все по домам разошлись, но в гостиницу идти — это совсем не то что к себе домой. Роскошный отель, но одному там тоскливо. Вот и подумал: зайду к святому человеку…

— У вас семья в Америке? — спросила жена раввина.

— Была.

— И что случилось?

— Сын у меня был, Артуро. Жена так назвала в честь своего отца Арье-Лейба. В Аргентине Арье становится Артуро. Отличный парень, умный, красивый. Как-то пришел с прогулки, говорит: «Голова болит». Жена велела ему в постель лечь. Лег, вдруг слышим, застонал. Жена ему стакан воды понесла, заходит, а он — все…

Женщина покачала головой.

— Господи, спаси и сохрани!

— Не мог я больше дома оставаться, — добавил Макс.

— А что с вашей женой?

— Вслед за сыном отправилась, — неожиданно для себя сказал Макс и сам удивился.

— Боже упаси! Заболела?

— Покончила с собой. Отравилась.

Женщина всплеснула руками, наклонила голову, будто захотела плюнуть на пол, но сдержалась.

— Не дай бог несчастье такое. Она, наверно, с горя умом повредилась… Да простит ее Всевышний!..

— Был дом, была семья, и вдруг ничего не осталось. Как говорится, ни кола ни двора.

Стало тихо. Только слышно было, как фитиль тянет керосин из лампы.

— Чем вы занимаетесь?

— Недвижимостью. Дома, участки.

— Что ж, все предопределено свыше. Просто так ничего не бывает! — строго сказала женщина то ли себе, то ли гостю и о чем-то задумалась.

Вдруг Максу пришло в голову, что на ней, наверно, тот самый парик, о котором был разговор в ресторане, — не из волос, а из шелковых нитей. Хотел об этом спросить, но сообразил, что это будет не к месту. Он сам не понимал, зачем только что выдумал такую чудовищную ложь.

Циреле искоса посмотрела на Макса внимательным, любопытным, изучающим взглядом.

— Значит, вы отправились в путешествие, чтобы избавиться от депрессии?

Макс никогда не слышал в разговоре этого газетного слова. Чужое, непривычное, оно будто царапнуло ему сердце. Эта девушка, дочка раввина, одним словом выразила все, что с ним происходит. По спине пробежал холодок.

— Да, верно…

— Что вы пишете, ребецн [16] Ребецн — жена раввина. ? — спросил Макс.

— Расписки.

— Что за расписки? Для синагоги?

— Муж не входит в раввинат, не получает платы от гмины [17] Гмина — община, а также наименьшая административная единица в Польше. . Ему улица раз в неделю платит. Собирают деньги. Сборщик ходит по домам и каждому расписку дает.

— И святой человек на это живет?

— Еще свадьбы, разводы. Бывает, на суд приходят.

Макс Барабандер задумался.

— Святой человек должен иметь постоянный доход, чтобы изучать Тору и не беспокоиться о деньгах.

Циреле усмехнулась:

— Много чего должно быть. — Ее глаза сверкнули. — У нас на улице носильщики есть, такие тяжести на спине таскают, что непонятно, как не падают. В основном старики уже. Недавно видела, один из них целый шкаф нес. Это чудо, что он под ним не упал. А где они живут? В подвалах, где такая сырость, что того и гляди чахотку подхватишь. Ходят оборванные, грязные. Недавно один помер, так пришлось на саван собирать…

— Циреле, не приплетай носильщиков, когда речь идет о твоем отце, — перебила ребецн. — Конечно, жаль этих несчастных евреев, но одно к другому не имеет отношения.

— Имеет, мама. В справедливом мире никто не будет страдать в нищете, а в несправедливом страдают все, кроме нескольких кровопийц и дармоедов.