Александр Дюма - Дюма. Том 06. Сорок пять

Невыразимый трепет пробежал по всему телу юноши. Он снова прислушался.

Стояла такая тишина, что он различал удары собственного сердца.

Прошло несколько минут.

Хотя глаза его ничего не видели, слух говорил, что кто-то приближается.

Он услышал скрип песка под чьими-то шагами.

Вдруг силуэт буковой поросли как-то изменился: почудилось, будто на этом темном фоне движутся тени еще более темные.

— Он возвращается, — прошептал Анри, — но один ли? Есть ли с ним кто-нибудь?

Тени двигались в ту сторону, где луна серебрила край пустыря.

Когда человек в шерстяной куртке, идя в противоположном направлении, дошел до этого места, Анри показалось, будто он узнает Реми.

На этот раз Анри ясно различил две тени: ошибки быть не могло.

Смертельный холод сжал его сердце, словно превращая его в кусок мрамора.

Обе тени двигались быстро и решительно. Один из спутников был в шерстяной куртке, и теперь, как и прежде, графу показалось, что он узнал Реми.

Второго, закутанного в мужской плащ, распознать было невозможно.

И, однако, Анри чутьем угадал то, чего не мог видеть.

У него вырвался скорбный вопль , и, как только таинственные тени исчезли за буками, он поспешил за ними, перебегая от дерева к дереву.

— О Господи, — шептал он. — Возможно ли это?

Дорога вела вдоль буковой рощи к высокой изгороди из терновника и тополиной аллее, отделявшим павильон герцога Анжуйского от остальной части парка. В этом уединенном уголке были красивые пруды, извилистые тропинки, вековые деревья — лунный свет заливал их пышные кроны, в то время как внизу сгущался непроницаемый мрак.

Приближаясь к изгороди, Анри чувствовал, что у него перехватывает дыхание.

И правда: столь вызывающе нарушить распоряжения принца и заняться такой дерзновенной слежкой было недостойно верного и честного слуги короля, так мог бы поступить низкий соглядатай или ревнивец, готовый на любую крайность.

Но тут преследуемый им человек, открывая калитку в изгороди, отделявшей большой парк от малого, сделал движение, благодаря которому открылось его лицо: это был действительно Реми. Граф отбросил всякую щепетильность и решительно двинулся вперед, отбросив мысль о любых последствиях.

Калитка закрылась. Анри перескочил прямо через изгородь и снова пошел следом за таинственными гостями принца.

Они явно торопились.

Но теперь у Анри появилась новая причина для страха. Услышав, как под ногами Реми и его спутника заскрипел песок, герцог вышел из павильона. Анри оросился за самое толстое дерево и стал ждать.

Увидел он очень мало: как Реми отвесил низкий поклон, как его спутник вместо поклона сделал реверанс, как герцог в совершенном упоении предложил этой закутанной фигуре опереться на его руку, словно он имел дело с женщиной.

Затем все трое направились к павильону и исчезли в прихожей. Двери за ними закрылись.

“Пора кончать, — подумал Анри, — надо отыскать более удобное место, откуда я смогу увидеть все, оставаясь незамеченным”.

Он выбрал группу деревьев между павильонами и шпалерами с фонтаном. Это было надежное убежище: не станет же принц в ночной мгле пробираться через кустарник к воде.

Анри укрылся за статуей, возвышавшейся над фонтаном, и с ее высокого пьедестала мог видеть все, что происходило в павильоне, ибо его главное окно находилось как раз перед ним.

Так как никто не мог или, вернее, не имел права проникнуть сюда, никаких предосторожностей не принимали.

В комнате был накрыт роскошный стол, уставленный драгоценными винами в графинах венецианского хрусталя. У стола стояло только два кресла.

Герцог отпустил руку спутника Реми и, придвинув ему кресло, что-то сказал, видимо, предлагая снять плащ, очень удобный для хождения по ночам, но совершенно неуместный, когда цель этого хождения достигнута и когда цель эта — ужин.

Тогда особа, к которой обращался принц, сбросила плащ на стул, и свет факелов ярко озарил бледное, величественно прекрасное лицо женщины, которую сразу же узнали расширенные от ужаса глаза Анри.

Это была дама из таинственного дома на улице Августинцев, фландрская путешественница — словом, это была та самая Диана, чей взгляд разил насмерть, словно удар кинжала.

На этот раз она была в женской одежде, в платье из парчи: бриллианты сверкали на ее шее, в прическе и на запястьях.

Эти украшения еще больше подчеркивали бледность ее лица. В глазах сверкало такое пламя, что можно было подумать, будто герцог, употребив какое-то волшебство, вызвал к себе не живую женщину, а ее призрак.