Анхель Аранго - Кубинский рассказ XX века

Революция 1959 года вызвала к жизни новые творческие силы народа, особенно проявившиеся в невиданном прогрессе национальной культуры после полной ликвидации неграмотности в стране, в 1961 году. Литература стала любимым детищем кубинцев, и мы можем смело говорить о «литературной революции» в стране. Факты подтверждают это. Стоит обратиться только к одному, из них: расцвету романа как жанра. Анализ литературы Кубы 40—50-х годов нашего века показывает, что тогда рассказ занимал превалирующее положение. Правда, уже в те годы появляются первые романы Алехо Карпентьера, который в последние двадцать лет стал одним из ведущих романистов в мировой литературе. Масштабные и разносторонние перемены в стране после революции, по-видимому, потребовали от писателей и больших литературных форм. Так началось на Кубе второе рождение романа. Однако это не означает, что рассказ потерял свое значение. Наоборот, он стал разнообразнее и, как следствие, — популярнее. В настоящее время за счет появления новых жанровых форм возможности новеллистики расширяются. Так, например, в стране начала формироваться детективная и детская литература, которая до 1959 года не существовала, и на книжных полках появились детективный и детский рассказы.

В послереволюционные годы выдвинулась целая плеяда питателей (некоторые из них — ровесники революции), наиболее популярные из этих представлены в настоящем сборнике: Густаво Эгурен, Анхель Аранго, Имельдо Альварес Гарсиа, Ноэль Наварро, Мануэль Кофиньо, Энрике Сирулес, Серхио Чапле, Уго Чиноа, Хесус Диас, Хулио Травьесо, Мигель Кольясо и Лисандро Отеро.

Большинство из них уже публиковалось в Советском Союзе, а М. Кофиньо, Л. Отеро, Х. Травьесо известны нашему читателю также и как авторы интересных романов.

Эти писатели послереволюционного поколения неразрывно связаны в своем творчестве с революционной действительностью Кубы. В своих произведениях они раскрывают внутренний мир современного им кубинца, поднимают вопросы социалистического строительства и проблемы взаимоотношений отцов и детей, защиты родины и добровольного труда на плантациях сахарного тростника, стройках и предприятиях. Они активно вторгаются в жизнь своего народа и показывают проблемы, которых не было четверть века назад и которые присущи только социалистическому образу жизни.

Сейчас уже можно говорить о росте художественного мастерства этих писателей и даже о зрелости некоторые из них. Их творчество глубоко национально и патриотично по своему содержанию, оно стало боевым оружием Коммунистической партии Кубы в ее идеологической и пропагандистской деятельности.

Ю. Погосов

Каждый раз при воспоминании о той наивной любви, о том, теперь уже столь давнем эпизоде моей жизни, меня охватывает внезапная нежность, и я чувствую, как мгновенно обновляется все мое существо. На душу словно веет струящееся откуда-то сверху освежающее дыхание счастья. Что тут сказать? Сердцу не прикажешь, у него свои необъяснимые законы. Я люблю этот чистый уголок моего прошлого и, когда начинаю цепенеть от холода жизни, ищу в нем прибежище.

Было мне двадцать два года, и я любил прелестное создание, которое тоже любило меня. Не значит ли это, что мне принадлежит весь мир? Трудно сказать, когда началась наша любовь; может быть, она и не отмечена каким-то особым моментом озарения; скорее всего мы просто встречались и мило болтали, сами не подозревая о том, что происходило в нас, пока однажды, прекрасным весенним днем, под ликующее пение влюбленных птиц вдруг в неосознанном порыве наши руки не переплелись. Я жил в изгнании. Что за беда! В двадцать лет легко обретаешь родину на любом клочке земли, по которой ступает твоя нога.

В ту пору моим любимым занятием была охота. Она скрашивала скуку мирно тянувшихся праздных дней. Я подолгу бродил безбрежными песками, густо поросшими сосной, составлявшей единственную красоту этого бедного уголка Флориды. Со мною была моя собака Азор — величавое породистое животное, блистательно оправдывавшее славу своих предков. Пейзаж здесь однообразен и уныл, почти пустынен; бесконечными рядами тянутся стволы сосен, а ноги по самую щиколотку тонут в песке, который, кажется, умирает от жажды. По временам на широких вырубках возникают низкорослые, ровно подстриженные апельсиновые рощи, темно-зеленые листья которых, увенчанные гирляндами свежих цветов, на краткий миг радуют ваш взор. А потом та же самая картина простирается до самого горизонта: те же островерхие, застывшие сосны; та же бесплодная иссушенная равнина; тот же неумолчный гул ветра, от которого словно натянутые струны поют ветви и который, столько его наслушавшись, перестаешь слышать.