Шмуэль-Йосеф Агнон - Путник, зашедший переночевать

После этого рассказа мне стало грустно, как со мной всегда бывает после печальной шутки. В чем же именно была ошибка составителей библейских историй? В том, повторю, что, выделив эти истории из Торы и собрав их вместе, они извлекли их из святости и сделали будничными. А что такое святость? Самый простой смысл слова «святость» — это высшая степень-душевного подъема, которую не могут выразить никакие слова. И применено это слово впервые для Имени [138], для святости всех святых, ибо сказано: «Свят Я Господь, Бог ваш» [139]. А из этой высшей степени духовности проистекли затем несколько иных; сущностей, воспринявших от святости Всевышнего, как, например, Израиль, о котором сказано, что «Израиль был святынею Господа» [140], ибо Он уделил ему Свою святость, сказав: «Будьте святы, ибо свят Я» [141]. И то же относится к Скинии Завета [142], о которой сказано: «Святилище», и к Храму, ибо само его имя, «Микдаш», восходит к слову «кадош», то есть «святой». И еще есть Иерусалим, Святой город, и страна Израиля, Святая земля, которые были освящены святостью Благословенного и святостью дел Израиля, ибо стал он «царством священников и народом святым» [143]. То же относится и к особенным дням нашего народа — например, к субботе, которая так и называется Святой субботой, и к Судному дню, именуемому святым, и ко всем остальным священным датам. И все эти слова сказаны в Торе, в Пророках и в Писаниях, которые именуются священными и должны оберегаться от сожжения, как указано в Талмуде. Отсюда следует, что все эти слова священны, то есть противоположны будничным. И каждый, кто делает эти слова будничными, совлекает высший уровень духовности с его святого величия, в то время как всем созданиям Божьим присуще стремление подняться и освятиться.

Поначалу, пока я сидел у Баха, его мальчик занимался своей книжкой с картинками и не обращал на меня никакого внимания. И вдруг он спросил: «Ты из Страны Израиля?»

Я сказал: «Да, дорогой, я из Страны Израиля».

Он спросил: «И в Иерусалиме ты тоже бывал?»

Я ответил: «Бывал и в Иерусалиме».

Он спросил: «А моего дядю Йерухама ты там видел?»

Я сказал: «Нет, не видел».

«Почему?»

«Не довелось».

«Почему?»

«Потому что твой дядя жил в одном месте, а я в другом».

Он посмотрел на меня с удивлением: «Разве в Стране Израиля не живут все в одном месте?»

«Да, дорогой, конечно, все живут вместе, но, даже если вместе, разве можно увидеть каждого? Ведь между одним местом и другим всегда есть какое-то расстояние, и тот, кто живет в одном месте, не видит того, кто живет в другом».

«Не видит?»

«Ну конечно, ведь все места удалены друг от друга».

«А почему я его вижу?»

Госпожа Бах спросила: «Кого ты видишь, мой птенчик?»

Мальчик засмеялся и сказал: «Йерухама, моего дядю».

«Ты видишь его?» — испуганно спросила мать.

«Да, мама, вижу», — сказал мальчик.

Господин Бах спросил: «Как ты его видишь — во сне?»

Мальчик сказал: «И во сне, и даже не во сне. Я все время вижу его. Перед тем как этот господин вошел к нам, я видел, как мой дядя смазывал свои туфли коричневой мазью».

Ариэла удивленно воскликнула: «Коричневой мазью?!»

«Да, — сказал мальчик, — он смазывал свои туфли коричневой мазью».

Ариэла сняла очки, протерла их, снова надела и спросила: «Почему именно коричневой?»

«Чтобы не видна была кровь, которая капает из его сердца, — сказал мальчик. И, повернувшись ко мне, тихо произнес: — Ты знаешь, что моего дядю убили? Какой-то араб убил его. Почему он его убил? Ведь дядя был хороший. Один раз он дал мне сахарного солдатика верхом на сахарной лошади с длинным сахарным копьем в руке. Такой сладкий солдатик! Но я его не съел. Правда-правда не съел, только полизал немного с копыт у лошади и со штыка. А моего дедушку ты знаешь?»

Я ответил: «Да, я знаю твоего дедушку».

Он сказал: «Мой дедушка уехал в Иерусалим».

Даниэль погладил сына по щеке: «Да, мой дорогой, твой дедушка уехал в Иерусалим».

Мальчик повернулся к отцу: «А ты тоже видишь дядю Йерухама?»

«Но ведь дядя уже умер, — ответил Даниэль, — как же можно его увидеть?»

«А если умирают, разве их не видно?»

«Нет, мой птенчик, — сказала мать, — не видно».

Он немного помолчал, а потом спросил: «А почему не умер тот араб? Ведь он нехороший, он убил моего дядю. Что это значит „умер“? Разве все, кого не видно, умерли?»

«Некоторые умерли, — сказала мать, а некоторые живы».

«А как мы знаем, кто умер, а кто живой?» — спросил мальчик.