Шмуэль-Йосеф Агнон - Путник, зашедший переночевать

А моя бабка, мир ей, хоть и была мала телом, но велика умом, и поэтому она сразу поняла, что ее старик имеет в виду выпить что-то другое, а не водку, ведь бутылка с водкой, о которой он спрашивал, стояла на своем постоянном месте перед его глазами. И поскольку она знала, какой он вспыльчивый, она не стала предлагать ему выпить чаю, иначе он на нее рассердится и будет кричать, и поэтому она только вздохнула, замолчала и опять вздохнула, и он ее спросил: „Шпринца, что ты там вздыхаешь?“ — а она ему ответила: „Я тоже хочу пить, — она ему ответила, — но пришли гости и выпили весь мой чай, даже капли мне не оставили“. Тогда он сказал: „Шпринца, если ты вздыхаешь от этого, то не вздыхай — сейчас я прочту разделительную молитву, суббота закончится, и ты сваришь себе полный чайник твоего чая“. А она сказала: „Стоит ли мне разжигать для себя одной огонь, чтобы поставить чайник?“ А он ей в ответ: „Может, пригласить Илью-пророка, чтобы он составил тебе компанию?“ А она сказала: „Если мой Илья не пьет мой чай, то сомневаюсь я, будет ли пророк Илья его пить“. А мой дед, мир ему, ей в ответ: „Если вся задержка за мной, то я готов выпить с тобой две-три капли“. Короче, что сказать: как только дед произнес разделительную молитву, бабка поднялась развести огонь, а он вскочил, как молодой, и быстро срубил ей пару веток, и она заварила свой чай, а он выпил с ней стакан, и второй, и третий, и если бы я не боялась, что господин подумает, что я преувеличиваю, то я бы сказала, что он и от четвертого не удержался по своей всегдашней привычке. И с того дня вся водка благополучно исчезла из их дома, и мой дед, мир ему, перестал заглядывать в пивные заведения, а сидел дома и пил с бабкой чай. Если б он начал так с молодости, то, наверное, продлил бы себе дни и годы и жил бы еще с нами до сих пор. Но господин может спросить, почему моя бабка, мир ей, не продлила себе дни и годы, ведь она пила этот чай всю свою жизнь? Она бы продлила, а это я сократила ее жизнь. Но, может, господину непонятно, как я могла сократить ее жизнь, если меня еще не было, когда она умерла, так я господину объясню, что когда, моя мать была беременна мною, она все время ссорилась с моим отцом, потому что мой отец хотел, чтобы ребенка назвали именем его деда, а она хотела, чтобы его назвали именем ее деда. Моя бабка услышала их ссоры и сказала: „А вдруг это будет девочка?“ Не подразнить сказала, а чтобы их помирить, но мой отец рассердился на нее, потому что он не любил девочек, и сказал, что если родится девочка, то он назовет ее Шпринца, по имени своей тещи, то есть моей бабки, хотя у нас, у евреев, нельзя называть новорожденных именем еще живого человека. Мой отец был из тех, у кого ни одно слово неправды никогда не сходило с уст, и когда такие люди говорят что-нибудь, так это выполняется на Небесах. Короче, что тут добавлять и что тут рассказывать, в тот самый день, когда я родилась, мою бабку забрали из этого мира, чтобы исполнились слова их обоих — ее, которая сказала: „Если родится девочка“, и его, который сказал, что назовет ее Шпринца в честь ее имени. А если б я не родилась, то она так и бы и жила сейчас с нами до сих пор».

Дожди не кончаются, и грязь становится все глубже. И гостиница стоит без гостей. Между одним поездом и другим заглянул в гостиницу агент Ригель — сказать Бабчи, что он развелся со своей женой. «Значит, тебя нужно поздравить, — усмехнулась Бабчи. — Так я поздравляю господина».

«Я ожидаю еще одного поздравления», — сказал Ригель.

«Если господин ожидает еще одного поздравления, — ответила Бабчи, — тогда пусть снова женится на своей разведенке».

Ригель отправился своим путем, а Бабчи пошла своим путем, и Давид-Моше снова пишет ей, как обычно, свои любовные письма. Вот так, у каждого поколения свои писатели. Раввин пишет слова Торы, сын раввина пишет о любви к Торе, а сын сына раввина пишет только о любви. И поскольку я уже заговорил о любви, то не зайти ли мне к Лейбче Боденхойзу, который из любви к Торе проводит дни и ночи, чтобы переложить ее в стихах, сделав таким образом то, чего не сделал сам Моисей, потому что во времена Моисея еще не было немецкого языка и не писали в рифму.

Увы, не все, что человек намерен сделать, он делает. Вот вознамерился я зайти к Лейбче Боденхойзу, а вместо этого зашел к Захарии Розену. Во-первых, потому, что его лавка ближе, а во-вторых, потому, что он тоже был среди тех, к кому я обещал зайти.

Лавка у Захарии длинная и узкая и помещается в темном подвале, который раньше служил ему местом для разного хлама. Но когда дом был разрушен и от него не осталось ничего, кроме этого подвала, Захария устроил в нем лавку по продаже фуража и семян. Этот Захария кроме того, что принадлежит к роду раввина Хаи Гаона, который ведет начало от самого царя Давида, он еще и родственник всех великих людей Израиля. Нет такого мудреца, или праведника, или знатного вельможи, или правителя, с которым Захария Розен не состоял бы в родстве, И стоит вам упомянуть их имена, как он тут же говорит, что это его родственники: «Наш родственник гаон такой-то», или «Наш дед цадик такой-то», или «наш дядя, председатель Совета четырех стран» [252]. И твою душу буквально заливает радость при мысли, что эта золотая цепочка продолжается до нашего времени.