Шмуэль-Йосеф Агнон - Путник, зашедший переночевать

«Сейчас я принесу тебе пирожок, — сказала она. — Маленький такой пирожок, я сделала его из той картошки, которую ты мне прислал. Я его пропекла со всех сторон, как любят дети».

Она принесла жестяную коробку с маленькими коричневыми пирожками, которые издавали восхитительный запах — тот бесплотный, бестелесный запах, от которого, едва он достигает тебя, ты разом становишься другим. Если человек ушел в изгнание из отцовского дома и с того дня больше не видел таких пирожков, от их запаха к нему словно возвращается молодость, и он снова ощущает себя подле матери.

Я взял пирожок и спросил Фрейду: «Они ведь без жира сделаны?»

Фрейда сказала: «Неужели ты думаешь, что я всех обманываю и делаю свои пирожки без жира? Ведь ты же сам прислал мне горшочек жира».

Я сказал: «Я не ем мясное».

Фрейда удивилась: «Ой-ой-ой, мой птенчик, если ты не ешь мясо, что же ты ешь? Ведь ты молодой, тебе надо кости укреплять. Ты же знаешь, голубок мой, что, если человек не ест мясо, у него все кости портятся, а сам говоришь: „Я не ем мясо“. Наоборот, человек должен есть мясо, до тех пор есть, пока его губы устанут говорить: „Хватит“. Я помню, когда я служила у твоей матери, мир ей, и пришел ее дядя, брат ее отца, брат твоего деда, мир им, и твоя бабушка сделала на ужин молочные блюда, так он сказал, мир ему: „Такая еда никуда не годится. Если человек не ест мясо на ужин, как он может уснуть?“ А он, мир ему, был старый еврей и лишнего слова не говорил. И если он так сказал, значит, так и есть. И это точно так — ведь с того дня, как пришла война и не стало даже кусочка мяса поесть, люди потеряли сон. И ты не смотри, что я раньше говорила тебе другую причину, это просто потому, что я иногда не сплю по этой причине, а иногда по той, а бывает, что и по обеим вместе. Но ты ничего не ешь, и вот я думаю, чем же мне порадовать твое сердце. Может быть, тебе интересно посмотреть фотографию моего мужа, мир ему? Ты помнишь моего Эфраима-Йосла, когда он был уже старым, а на этой фотографии он еще молодой, он тогда служил в армии и поэтому одет в солдатскую форму. Посмотри на него, мой птенчик, разве он не похож на нашего кайзера?»

Я посмотрел на фотографию. Этого Эфраима-Йосла наши городские шутники называли Франц Иосиф, хотя они вовсе не были похожи. У кайзера лицо было изможденным, как у человека, пережившего много страданий, а у Эфраима-Йосла было лицо человека, которому принадлежит весь мир, потому что в тот момент он был свободен от жены и от забот о заработке. Рядом с ним, с двух сторон, висели фотографии четырех его сыновей, погибших на войне, — у всех в руках сабли, и все в солдатской форме. А где же фотография Элимелеха? Она ее спрятала за зеркалом, не стала вешать на стену, потому что, во-первых, нельзя вешать на стену портрет живого человека, а во-вторых, потому, что Элимелех не хотел видеть себя в солдатской форме. А повязка у него на голове, потому что его сфотографировали, когда он лежал в военном госпитале. А этот букет ему дала одна дама, которая пришла навестить раненых. «Эта госпожа, — сказала Фрейда, — у нее было доброе сердце, и, хотя ей сказали, что этот солдат еврей, она не забрала свой букет обратно, а, наоборот, дала ему вдобавок дюжину сигарет и сказала, что табачный дым лучше пушечного дыма, а уходя, протянула ему руку, как и всем остальным солдатам-неевреям. А этот упрямец не поцеловал ей руку! И когда я ему выговорила за это, что он мне ответил? „Я не раб или рабыня, чтобы целовать руки господ“ — так он сказал. Как будто Эфраим-Йосл, его отец, пусть будет нашим заступником на Небесах, как будто он был рабом? А ведь он целовал руки — и господам, и госпожам. И они все симпатизировали ему. И даже иногда ласково похлопывали его по плечу. И весь город знает, как было во время выборов, когда большой начальник, депутат нашего парламента, прямо на рынке поцеловал его в лоб и сказал: „Ты, портной, ты ведь проголосуешь за меня на выборах?“ И что самое удивительное — ведь мой Элимелех, он не социалист, упаси Господь! И если ты на меня не рассердишься, мой птенчик, так я расскажу тебе еще что-то. Когда ты уехал в Страну Израиля или в Иерусалим, я уже от всех своих бед не помню, куда именно ты уехал, я пришла к моей девочке, к твоей маме, чтобы утешить ее, и она мне сказала: „Вот тебе, Фрейда, пара туфель, которые оставил мой сын, потому что не нашел для них места в чемодане, отдай их своему Элимелеху“. И я взяла эти туфли и побежала с радостью домой, потому что у него обувь была уже рваная. Так он бросил мне их обратно и сказал: „Верни их своей госпоже“. Но ты же понимаешь, мой птенчик, что я его не послушалась, я взяла эти туфли и отдала их его младшему брату, который тоже ходил босой.