О Леонардо и его вглядах (реферат)

Но вот интересное замечание В. П. Зубова: «Драго­ценным документом, входящим в лабораторию творческой мысли Леонардо, является фрагмент, находящийся в ран­ней рукописи А. 1492 г. ... (л. 31, стр. 275)...» «...Нас инте­ресует лишь схема его изложения: первичное наблюдение превращается в иллюстрацию общего тезиса, но остается перед глазами (подчеркиваю: перед глазами) Леонардо во всей своей первоначальной конкретности. Можно было бы сказать, что предшествующий общий тезис разъясняет наблюдение, заставляет смотреть на предмет по-новому, глубже, выделять в нем универсальные черты. Таким образом, правильнее было бы сказать, что общий те­зис — пояснение к наблюдению, а не это последнее — иллюстрация тезиса, поставленного вначале. Нетрудно убедиться, что многие записи Леонардо являются именно такими «перелицованными» единичными наблюдени­ями, которым придана обобщенная формулировка!» (53, 105).

И вот другое замечание того же Зубова: «Анатомиче­ские рисунки Леонардо синтетичны, являются не зарисов­ками единичного «здесь» и «теперь», а обобщением ре­зультатов, полученных при многочисленных вскрытиях» (там же, 110). Нужно добавить, что это относится не толь­ко к анатомическим рисункам. Сплошь и рядом Леонардо стремится дать обобщение в рисунке, которым он иллю­стрирует то или иное положение, тот или иной «закон», потому что в конечном счете он не доверяет никаким фор­мулировкам, не видит обобщающей силы понятия, но счи­тает, что только зрительный образ может обнаружить ис­комую закономерность. Это общая черта его мировоззре­ния, которая проявляется в разрешении Леонардо пресло­вутого «спора искусств».

«Живопись представляет чувству с большей истинно­стью и достоверностью творения природы, чем слова или буквы, но буквы представляют слова с большей точ­ностью, чем живопись. Мы же скажем, что более достойна удивления та наука, которая представляет творения при­роды, чем та, которая представляет творение творца, то есть творение людей, каковыми являются слова; такова поэзия и подобное, что проходит через человеческий язык» (Т. Р.-71а, 2, 54-55).

Во-первых, мы видим, какой смысл здесь придается под­ражанию, а во-вторых, становится более ясным и отноше­ние Леонардо к живописи. Живопись — наука, причем пер­вая среди прочих (там же, 55—56). Живопись с философ­ским и тонким размышлением рассматривает все качества форм» (Ash.—там же, 57). Живопись не только истинная философия, но и выше философии: «Живопись распростра­няется на поверхности, цвета и фигуры всех предметов, со­зданных природой, а философия проникает внутрь этих тел, рассматривая в них их собственные свойства. Но она не удовлетворяет той истине, которой достигает живо­писец, самостоятельно обнимающий первую истину» (Т. Р.—там же, 55—56). Это могло быть сказано в пылу полемического задора, но между тем высказано было здесь глубокое внутреннее убеждение Леонардо. Высшим обобщением и осмыслением является живописное произве­дение, созерцаемое непосредственно всегда выше, чем любые рациональные построения. Произведение само по себе является высшей реальностью, за которой ничего уже не стоит, потому что, несмотря на необходимость подража­ния, нет надобности в дальнейшем соотнесении истинного живописного произведения с текучей действительностью, либо в произведении достигается высшее оформление и самоудовлетворенное существование созерцаемого пред­мета, а сам этот акт созерцания и есть высшее осмысле­ние.

Это, однако, вовсе не снимает тезиса о подражании у Леонардо, ибо Леонардо призывает не поправлять при­роду, но следовать ей. Нужно изучить природные, есте­ственные свойства тел, их освещение, пропорции и т. п. Из ряда единичных наблюдений складывается ряд правил, зная которые художник может подражать природе, не раб­ствуя ей, а выбирая, составляя, разделяя, создавая вещи прекрасные и безобразные. В этом — власть художника. «Ибо все, что существует во Вселенной как сущность, как явление или как воображаемое, он имеет сначала в душе, а затем в руках, которые настолько превосходны, что в одно и то же время создают такую же пропорциональ­ную гармонию в одном-единственном взгляде, какую образуют предметы [природы]» (Т. Р.—там же, 61).

Ясно, что под душой здесь следует понимать все ту же способность к чувственному восприятию, но все-таки здесь отмечена одна существенная черта: художник волен сам породить прекрасное и безобразное, безобразное действи­тельно наряду с прекрасным, и лишь в сравнении высту­пает наиболее ярко природа того и другого. Правда, о су­ти прекрасного и безобразного мы здесь ничего не узнаем. Но зато, и это для Леонардо важнее, яснее выступает те­зис о взаимоотношении художника и природы; художник оказывается творцом, способным противопоставить свои произведения природе. Итак, с одной стороны, у Леонардо полная зависимость от природы, подражание природе; с другой — тесно связанное с первым положение о воле и власти художника над природой.