Уильям Плоумер - Сын королевы Виктории

– Ол райт, – очень вежливо ответил Умлилвана по-английски. Этим почти исчерпывался его запас английских слов.

– Умлилвана, ты – мой друг.

– Ол райт! А ты дашь мне сигарету?

Фрэнт улыбнулся и отдал ему всё, что у него было с собой. Умлилвана рассыпался в благодарностях.

Видно было, как возле крааля Серафины играли дети. Они казались не больше муравьев. Далекие горы выглядели бесконечно голубыми и неприступными; тени легких обликов разузорили их вершины. Фрэнту оставалось только вернуться в Мадумби.

Фрэнт вернулся в Мадумби. А через два дня вернулись и Мак-Гэвины, всё еще не избавившись от праведного негодования на Фрэнта за то, что он «из каприза» отказался поехать вместе с ними, а миссис Мак-Гэвин – приобретя к тому же острое расстройство желудка. И снова жизнь вошла в обычную колею. Но кое-что всё же изменилось. Фрэнт теперь был куда веселее. Ведь он не только проявил некоторую инициативу, не только видел дом Серафины и заручился дружбой ее брата, но и поведал ему о своей любви. Когда она вернется, он доведет это дело до конца, пусть даже они с ней «разные». И хотя затянувшееся отсутствие Серафины испытывало его терпение, всё же он каждое утро вставал в надежде, что сегодня явится Умлилвана с вестью о ней. Однако день шел за днем, а Умлилвана не появлялся. Фрэнт подумывал уже было отправить ему послание, но, так как оно могло быть только устным, решил, что благоразумнее отказаться от этой мысли. А когда он однажды рискнул осведомиться об Умлилване, чтобы узнать, действительно ли он брат Серафины, оказалось, что те, с кем он говорил, не слыхали ни о нем, ни о ней. По ночам он лежал, скинув всё до последней нитки, обливаясь потом, терзаясь мукой при мысли о Серафине, вспоминая ее движения, ее «печальную красу», сладость прикосновения к ее телу.

– Фрэнту следовало поехать с нами, – заметил Мак-Гэвин жене. – У него временами определенно разливается желчь.

– От такой погоды у кого угодно желчь разольется, – отозвалась она. – Я всегда говорила, что январь – худший месяц в году. Самая вредная для печени пора. Но, по-моему, у него не в порядке нервы, а не печень.

Спору нет, январь всегда был плохим месяцем в Мадумби, но в этом году он казался особенно мучительным. Уже много недель не выпадало дождя, и вся природа томилась от жажды. Стояла сухая, изнуряющая жара. А затем по утрам стали собираться тучи, к полудню они затягивали всё небо, изредка гремел гром, а раз даже несколько капель упало на пыльную землю, словно плевок дьявола откуда-то с недосягаемой высоты. Каждое утро сулило грозу, и Фрэнт представлял себе, как будет пахнуть напоенная дождем земля, каким прохладным станет воздух, как в сумерках появятся летучие муравьи, но каждый вечер тучи рассеивались и на вельд [9]свирепо смотрели надменно сверкающие звезды или раскаленная луна. Утром Фрэнт говорил себе: «Умлилвана придет сегодня, а может, и сама Серафина», – но вечер заставал его в одиночестве, измученного, не находящего себе места. Даже туземцы стали ссориться друг с другом, – засуха грозила их посевам. Воздух, казалось, источал электричество, и все нервы, утомленные долгим напряжением, были натянуты, как струна, в ожидании грозы, которая всё не разражалась.

Уже и Мак-Гэвин стал всё чаще поглядывать на небо – на большие кучевые облака, нависавшие днем над Мадумби. «Если в ближайшие дни ничего не изменится, дело плохо», – говорил он.

Так ждут землетрясения, революции, судного дня. Ужасно предвидеть неизбежное и не знать, когда оно произойдет. «Нам нужна только одна гроза, чтобы очистить воздух», – каждый день повторяла миссис Мак-Гэвин, и Фрэнт чувствовал, что готов ее убить. Пот струйками сбегал у него по спине, перегретая кровь воспламеняла чрезмерно возбужденное воображение, он всё хуже спал и ел. Торговля почти замерла, мало кто мог теперь одолеть крутой подъем к Мадумби, а когда лавка пустовала, было еще тяжелей. Солнце уже с утра накаляло рифленое железо, и в помещении не только днем, но даже и ночью стояла немыслимая жара. До фактории доходили слухи о том, что от солнечных лучей, собранных в фокус пустой бутылки, вспыхнула трава и сгорело несколько хижин; что молодой крокодил поднялся по одному из притоков Умгази и его нашли менее чем в миле от Мадумби, – происшествие, ранее не слыханное; что арестована женщина туземка, которая, родив шестипалого младенца, тут же убила его, думая, что это уродство отгоняет дождь.

Где Умлилвана? Где Серафина? «Я подожду до воскресенья, – сказал себе Фрэнт, – и, если до тех пор никто из них не придет, я сам отправлюсь в крааль, под предлогом, что хочу сфотографировать их». Но ему не пришлось ждать до воскресенья, так как погода вдруг переменилась.