Леопольд Захер-Мазох: Амур с капральской тростью

– И в первую очередь Павлова… – заметила Екатерина Вторая.

– Да… Павлова.

– Вы действительно его ненавидите?

– Ненавижу ли я его…

– Меня это, пожалуй, и в самом деле позабавило, – подумав, сказала царица, – вот только как можно было бы это организовать?

– Ваше величество, позвольте мне только денек поцарствовать вместо вас, – воздев руки, взмолилась прекрасная вдовушка.

– Как такое взбрело вам в голову? – ответила императрица, слегка наморщив лоб. – Однако… думаю… полк вы получить можете…

– Полк? – изумилась госпожа Меллин.

– Тобольский полк как раз сейчас остался без командира, – сказала Екатерина Вторая, – и я назначаю вас его полковником.

– Какая милость! – прекрасная вдовушка кинулась лобызать руки императрице.

– Властвуя над жизнью и смертью своих солдат и офицеров, вам представится достаточно удобных случаев утолить свои жестокие прихоти. Однако я очень прошу вас избегать всякой несправедливости.

– А Павлов служит в этом полку? – обрадованная возможности мести, быстро спросила красавица.

– Нет, насколько мне известно.

– Но ведь вы мне его отдадите, ваше величество.

Екатерина Вторая рассмеялась.

– Там видно будет!

– Я на коленях умоляю ваше величество, – воскликнула госпожа Меллин, бросаясь в ноги императрице, – дайте мне, пожалуйста, этого человека, он заслужил ходить под капральской тростью, он самый дерзкий, самый легкомысленный и самый высокомерный мужчина России, и он нанес оскорбление всему нашему полу.

– Тем, что поцеловал вашу горничную? – рассмеялась царица.

– Он при всяком удобном случае пренебрежительно отзывается о женщинах, – продолжала настаивать госпожа Меллин, – он даже вас осмеливается…

– Меня?

Царица закусила губу.

– Ваше величество может лично удостовериться в этом.

– Да, я хочу в этом убедиться, – воскликнула императрица, в ярости отрывая крылья только что пойманному мотыльку и бросая его в терновник.

Главное караульное помещение гвардии в Царском Селе было местом встречи всех молодых офицеров тех полков, которым было поручено оберегать прекрасную северную деспотиню от солдатских бунтов и дворцовых революций. С раннего утра и до позднего вечера и с заката до рассвета здесь гремели игральные кости и на грязные столы из неструганных досок бросались серебряные рубли с изображением Екатерины. В полночь, когда императрица работала в своем кабинете, проверяя новые законы, читая депеши, составляя письма Вольтеру или Дидро, придворные дамы скрывались за гардинами своих высоких кроватей с балдахинами, дворец и сады новой Семирамиды, казалось, засыпали, здесь в самом разгаре стоял невообразимый гвалт играющих, пьющих, уже напившихся, спорящих, нередко переходивший в дикую оргию.

Так и сегодня. Сальные свечи, которыми скудно освещалось небольшое захламленное помещение и которые уже почти полностью выгорели, бросали отблески своего неверного света на разгоряченные и раскрасневшиеся от вина или на бледные, перекошенные азартом лица приблизительно двадцати молодых подпоручиков и капитанов, которые кричали, перебивая друг друга, горланили и пели. Сейчас они играли в onze et demi. [6]

Банк держал капитан Павлов. Это был высокий стройный мужчина с симпатичным лицом, большими живыми глазами и с той печатью отваги во всем облике, которая делала его еще привлекательнее. Он сидел среди всеобщего гомона спокойно, даже как-то меланхолично, ибо все больше проигрывал. Время от времени он только нервно закусывал губу или молча царапал шпорой под столом половицу, однако не жаловался и не сыпал проклятиями.

К столу, не привлекая внимания, подошли два новых гостя, по всей видимости, офицеры, поскольку были в шинелях, однако так плотно закутались в них и так низко надвинули на глаза треуголки, что распознать какого они полка было невозможно, как невозможно было толком разглядеть необычно миловидные, почти женственные черты их лиц.

В этот момент один драгун крикнул:

– Иду va banque! [7]

Банк был сорван.

Капитан Павлов слегка разгладил свои тонкие черные усы, удачливый офицер кавалерии сгреб к себе деньги – один рубль скатился на пол.

Павлов поднял его, с улыбкой сомнения посмотрел на отчеканенный монете импозантный, обрамленный горностаем бюст царицы и бросил на стол к остальным.

– Возьми ее, эта серебряная дама у меня последняя, – воскликнул он, – мне никогда не везло с женщинами!