Владимир Билль-Белоцерковский - Старый Чили

– Так вот там, в порту, имеется такой квартал, называется он «Барбара-Кост». [1]Он сплошь состоит из публичных домов. Заходишь в любой из них и попадаешь в комнату. Медный барьер пересекает ее пополам. За барьером на ковре стоят и лежат полунагие женщины. Мужчины молча выбирают себе товар…

Почтенная старушка с вышивкой или спицами в руках, сидя на стуле у входа, монотонным голосом беспрерывно повторяет цену товара. Выбрав женщину, мужчина уходит с нею наверх.

В этом квартале имеются и специальные дома, где продается «колониальный товар»: негритянки, гаваянки, филиппинки, индианки – от молоденькой девушки, почти ребенка до огромной женской туши. Так вот здесь, в этом «Барбара-Кост», я и нашел свою Мэри…

Чили снова сделал» паузу и усиленно запыхтел трубкой.

. – Я, разумеется, растерялся, – продолжал он. – хотя в известной степени был к этому приготовлен.

– Мэри! – крикнул я, рванувшись к барьеру. – Мэри!

Мэри подошла, как-то странно посмотрела на меня и тихо, устало спросила:

– Ну что тебе? Чего орешь?

– Мэри! – продолжал я кричать, не обращая внимания на удивление присутствующих и ропот старухи в дверях. – Что ты здесь делаешь?

– А ты разве не видишь? – усмехнувшись, ответила она. – Работаю…

– Уйдем отсюда, уйдем! Скорей!

– Зачем?

– Мне нужно поговорить с тобой. Нужно.

Кто-то грубо схватил меня за руку. Это была старуха. Свирепо глядя на меня поверх очков, она пыталась оттащить меня.

– Берите ее наверх или уходите, – прохрипела она. – Здесь не место для разговоров.

– Ладно. – Оттолкнув старуху, я перескочил барьер. – Пойдем, Мэри!

– Пойдем, – равнодушно ответила она.

В тесной, без окна, комнатке, при тусклом свете красной лампочки, я тяжело опустился на стул. Я не находил слов. Передо мной на постели, низко опустив голову, сидела чужая мне женщина. Куда девались ее наивные глаза. Вместо них – тупой, застывший взгляд. Под толстым слоем пудры исчезла ямочка на подбородке, губная краска исказила детские губы.

– Что заставило тебя сюда притти? трудом выдавил я.

– Что? – она подняла голову. – Страсть к мужчинам, – и она зло засмеялась.

Меня передернуло.

– Скажи! Прошу тебя! – умолял я.

– Нужда, – ответила она.

– Ты не могла подождать моего приезда?

– Не могла. Родился сын.

– Сын?! Сынок? Где он?!

– Не знаю.

– Как не знаешь?

– Его у меня отняли.

– Кто отнял?! Кто?! Да не тяни! Не мучь! Моя совесть чиста перед тобой… Клянусь. Пароход продлил свой рейс. Я писал…

– Не шуми. Когда родился ребенок, жить стало совсем невмоготу. Контора продолжала снижать плату за сумочки. От недоедания у меня не хватало молока для ребенка. Пришлось докупать. А тут распоряжение от конторы: приготовить сумочки из красного шелка. У меня его не было. У меня был только белый шелк. Из него я и сделала сумочку. Но агент конторы забраковал мою работу.

Я просила взять эту сумочку, чтобы на вырученные деньги купить красного шелку. Плакала, умоляла… Он и слушать не хотел, А ребенок так жалобно плакал… Так жалобно… Тогда я пошла на хитрость. Я решила перекрасить белый шелк, но так как на краску денег не было, я перерезала себе жилу, вот здесь, – она указала на вену у запястья, – и стала протягивать белую нитку через рану.

– Красила кровью?!

– Да… Соседка по квартире нашла меня в обмороке. С ее помощью жильцы этого дома по центам собирали мне деньги на красный шелк, но собрать, конечно, много не смогли: беднота. Тогда я стала вечерами выходить на улицу и приставать к мужчинам, но они почему-то отказывались от меня. А ребенок так жалобно плакал… и мне так хотелось спасти его. Тогда я пришла вот сюда… в «Барбара-Кост». Мне было страшно, как будто я шла на казнь. Но даже и здесь, в «Барбара-Кост», в конторе по найму проституток, мне отказали. Я рыдала, умоляла, а мне говорили, что здесь не богадельня. На мое счастье вошла пожилая нарядная дама, пристально посмотрела на меня и сказала, что если меня подкормить, то, пожалуй, может выйти толк. А когда узнала, почему я здесь, стала даже настаивать. «Такие, – сказала она, – всегда стараются…»

Меня взяли. Да, я старалась… По ночам я «работала», а днем бежала к ребенку…

Он был похож на тебя, только ротик и ямочка на подбородке мои. Иногда мне хотелось удавиться, но стоило взглянуть на ребенка, и я прогоняла эту мысль.

– Но где же сын? – закричал я.

– Погоди… Однажды ко мне на квартиру вошли две очень важные дамы, посмотрели на меня, на ребенка, спросили, есть ли у меня муж и где он. Потом попрощались и ушли… Я поняла, что это были дамы из «гуманитарного общества». Я похолодела от какого-то смутного, недоброго предчувствия. Прошло несколько дней. Я уже было успокоилась, но однажды, вернувшись с «работы», я взглянула в корзинку, где лежал мой сынок, и лишилась чувств…