Слыша, какъ взбѣшенный охотникъ бранилъ его безстыдникомъ и мерзавцемъ, П_і_а_в_к_а могъ только отвѣчать жалобнымъ голосомъ: «Охъ! Донъ Хоакинъ, мнѣ плохо! Очень плохо!» Онъ правда, чувствовалъ себя плохо. Стоило только посмотрѣть на его желтое лицо, на глаза, которые онъ тщетно силился открыть и на его ноги, которыя не стояли прямо.
Охотникъ въ бшенств началъ было бить П_і_а_в_к_у, но онъ вдругъ свалился на дно лодки и вцпился ногтями въ поясъ, словно хотлъ вскрыть себ брюхо. Онъ извивался въ мучительныхъ конвульсіяхъ, съ перекошеннымъ лицомъ и мутными, стеклянными глазами.
Со стономъ онъ корчился, словно желая выбросить всю эту громадную тяжесть давившей и душившей его пящи.
Охотникъ не зналъ, что длать и снова скучнымъ показалось ему его путешествіе на Альбуферу. Посл получасовой ругани по поводу того, что онъ обреченъ взять въ руки шестъ, чтобы вернуться въ Салеру, нсколько крестьянъ, охотившихся на озер, сжалились надъ его криками.
Они узнали П_і_а_в_к_у и догадались о его болзни. Это угрожаюшее жизни несвареніе желудка: бродяга долженъ былъ кончить этимъ!
Движимые братскимъ чувствомъ простыхъ деревенскихъ людей, не отказывающимъ въ помощи самымъ послднимъ людямъ, они взяли П_і_а_в_к_у на свою лодку, чтобы доставить его въ Пальмаръ, а одинъ изъ нихъ остался съ охотникомъ, довольный тмъ, что можетъ послужить ему лодочникомъ и получить такимъ образомъ возможность стрлять съ его мста.
Посл обда Пальмарскія женщины увидли, какъ выгрузили бродягу на берегь, на который тотъ упалъ, какъ тюкъ.
«Ахъ негодяй!.. Вотъ та;къ нализался!» кричали вс.
Сердобольные люди, которые изъ состраданія понесли его, какъ мертвеца, въ его хижину, печально качали головой. Дло не въ опьяненіи, и, если бродяга на этотъ разъ уцлетъ, дйствительно можно сказать, что у него собачье здоровье. Они разсказывали объ его чудовищномъ обжорств, отъ котораго онъ долженъ умереть, и испуганные жители Пальмара тмъ не мене, не безъ гордости улыбались при мысли о томъ, что у одного изъ нихъ оказался такой огромный желудокъ.
Бдный П_і_а_в_к_а! Новость объ его болзни распространилась по воей деревн. Женщины толпились у дверей хаты, стараясь заглянуть въ эту пещеру, которую раньше такъ тщательно избгали. П_і_а_в_к_а, распростертый на солом, съ устремленными въ потолокъ стеклянными глазами, блдный, какъ воскъ, весь дрожалъ и рычалъ отъ боли, словно у него раздирались вс внутренности. Около него стояли лужи рвоты изъ жидкости и кусковъ непережеванной пищи.
«Какъ дла, П_і_а_в_к_а?» спрашивали изъ-за двери.
И больной отвчалъ скорбнымъ ворчаніемъ, поворачиваясь спиной, утомленный дефилированіемъ всей деревни.
Нкоторыя боле смлыя женщины входили, опускались на колни и щупали ему животъ, желая узнать, гд у него болитъ. Он обсуждали, какія слдуетъ примнять лкарства, разсказывая о тхъ, которыя производили наилучшее дйствіе у нихъ въ семьяхъ. Бгали за старухами, извстными своими лкарствами, пользовавшимися большим довріемъ, чмъ медикъ въ Пальмар. Нкоторыя являлись съ припарками изъ таинственныхъ травъ, сохраняемыхъ въ ихъ лачугахъ, друтія приносили горшокъ съ кипяткомъ, настаивая на томъ, чтобы больной въ одинъ пріемъ его выпилъ. Общее мнніе было таково: у несчастнаго закупорился желудокъ и нужно его очистить. Господи! Какътонъ жалокъ. Отецъ его умеръ отъ пьянства, а онъ отъ обжорства. Вотъ такъ семейка!
Ничто лучше не доказывало П_і_а_в_к_ серьезность его положенія, какъ безпокойство женщинъ. Словно въ зеркал, въ этомъ общемъ сочувствіи, видлъ онъ себя и догадывался объ опасности по той заботливости, которой окружали его женщины, наканун еще смявшіяся надъ нимъ, браня своихъ мужей и сыновей, если встрчали ихъ въ его компаніи.
«Бдняжка! Бдняжка!» шептали он. И со смлостью, на которую способны одн только женщины предъ лицомъ несчастія, он окружали его, перепрынивая черезъ отвратительные куски, которые извергалъ его ротъ. Он понимали, въ чемъ дло: у него въ кишкахъ образовался узелъ, и съ материнской нжностью он пытались открыть его стиснутыя челюсти и влить вс эти чудесныя жидкости, которыя онъ тотчасъ же изрыгалъ къ ногамъ ухаживавшихъ за нимъ женщинъ.
Съ наступленіемъ вечера, он оставили его. Дома нужно варить ужинъ, и больной остался одинъ неподвижно на полу своей хижины, освщаемый краснымъ свтомъ лампочки, прившенной женщинами къ стн.
Деревенскія собаки просовывали въ дверь свои морды, пристально смотря на больного своими глубокими глазами и тотчасъ же убгали съ жалобнымъ лаемъ.
Читать дальше