Сельма Лагерлёф - Предание о старом поместье

— И он по-прежнему ведет себя как простолюдин? Не заходит в господские покои?

— Нет, в комнаты он не заходит. Вы ведь знаете, милостивая госпожа, что он боится советницы.

— И он кормится на кухне, а спит в людской?

— Да, так оно и есть.

— И вы не знаете, как излечить его?

— Нет, не знаем, не ведаем.

Госпожа Скорбь немного помолчала. Когда она вновь заговорила, голос ее звучал резко и сурово.

— Все вроде бы очень хорошо, юнгфру Става, и тем не менее я не вполне довольна вами.

В тот же миг она обернулась и пристально посмотрела в лицо Ингрид.

Девушка отпрянула назад. У старой дамы было маленькое морщинистое лицо, сужающееся книзу, так что подбородок был почти не заметен. Зубы ее напоминали зубья пилы, а на верхней губе густо росли волосы. Вместо бровей у нее были кустистые хохолки, а кожа была совершенно коричневая.

Ингрид удивилась, как это юнгфру Става не видит, кто перед ней. Госпожа Скорбь не человек, она просто-напросто зверушка.

Увидев Ингрид, госпожа Скорбь ощерила рот, так что стали видны ее острые зубы.

— Когда вот эта появилась здесь, — сказала она, обращаясь к юнгфру Ставе, — вы решили, что она послана вам. Увидев ее глаза, вы решили, что она послана сюда для того, чтобы спасти его. Она, дескать, умеет обращаться с помешанными. Ну, и что из этого вышло?

— Ничего не вышло. Она ничего не сделала.

— Тут уж я вмешалась в это дело, — сказала госпожа Скорбь, — это моя заслуга в том, что вы не сказали ей, зачем оставили здесь. Если бы она знала это с самого начала, то не питала бы розовых надежд на встречу с тем, кого любит. А если бы она не питала надежд, то не почувствовала бы столь жестокого разочарования. А если бы разочарование не парализовало ее, то, может, она бы и сделала что-нибудь для безумного. А так она даже не смотрит в его сторону. Она ненавидит его за то, что он не тот, кем должен был быть. Это моя работа, юнгфру Става, моя работа.

— Госпожа свое дело знает, — ответила юнгфру Става.

Госпожа Скорбь вынула обшитый кружевами платок и отерла свои обведенные красными кругами глаза. По-видимому, это был жест удовлетворения.

— Нечего притворяться, юнгфру! — сказала она. — Вам не по нраву, что я забрала эту комнату для моих птиц. Вам не по нраву, что я скоро займу весь этот дом. Знаю, знаю! Вы и ваша госпожа думали обмануть меня. Но из этого ничего не вышло.

— Да, верно, — сказала юнгфру Става, — милостивая госпожа может быть покойна. Из этого ничего не вышло. Молодой господин сегодня уходит. Он уже упаковал свою дорожную суму, а это значит, что он наверняка уйдет. Все, о чем мы всю осень мечтали с ее милостью, пошло прахом. Ничего не вышло. Мы думали, что она по крайней мере сумеет хотя бы удержать его дома. Но несмотря на все добро, что мы ей сделали, она ничего не захотела сделать для нас.

— Да, знаю, она поступила дурно, — сказала госпожа Скорбь. — Но, как бы там ни было, ее надо удалить отсюда. Вот об этом я и хотела говорить с госпожой советницей.

Госпожа Скорбь стала с трудом подниматься по лестнице на своих неустойчивых ножках. При каждом шаге она чуть приподнимала крылья, словно надеясь на их помощь. Наверняка ей легче было бы лететь.

Ингрид пошла следом за ней. Ее неудержимо влекло к этой странной особе, она была точно зачарована. Наверное, ни за одной писаной красавицей не шла бы она следом с такой охотой.

Когда Ингрид вошла в маленькую гостиную, госпожа Скорбь уже сидела там на диване рядом с советницей и доверительно шепталась с ней, как с давней и близкой подругой.

— Ты ведь понимаешь, что не можешь оставить ее у себя, — вкрадчиво говорила госпожа Скорбь. — Ты ведь не выносишь, когда у тебя в саду расцветет хотя бы один цветок. Так можешь ли ты терпеть у себя в доме молодую девушку? Присутствие юной особы всегда вносит немного радости и развлечения, а тебе это некстати.

— Да, я как раз об этом думаю.

— Сыщи ей место компаньонки в каком-нибудь другом месте. Но у себя ее не оставляй.

Она поднялась и стала прощаться.

— Это, собственно, все, что я хотела тебе сказать, — заключила госпожа Скорбь. — Ну, а как твое самочувствие?

Каждый день мне в сердце точно нож вонзают, — ответила советница, — я живу только им, живу, лишь пока он дома. Но на этот раз все хуже, чем обычно. Много хуже. Я не в силах этого вынести.

Когда зазвенел колокольчик советницы, Ингрид чуть не подскочила от неожиданности. Она была всецело поглощена своим фантастическим видением, и потому очень удивилась, обнаружив, что они с советницей одни в гостиной, а перед домом нет никакого черного возка