Сельма Лагерлёф - Предание о старом поместье

Однажды она увидела, как работники очищают от снега аллею, ведущую к дому. Она почувствовала нечто вроде страха. Стало быть, он явится нынче?

На другой день ее милость с самого утра сидела у окна и смотрела на дорогу. Ингрид расположилась в дальнем углу комнаты. Она не посмела сесть у окна, чтобы не обеспокоить советницу.

— Знаешь, Ингрид, кого я сегодня жду? — внезапно спросила советница.

Девушка молча кивнула. Она боялась, что голос изменит ей.

— Говорила тебе юнгфру Става, что сын у меня со странностями?

Ингрид отрицательно покачала головой.

— Он очень странный… Очень… Но нет, я не могу об этом говорить. Не могу. Увидишь сама.

Эти слова резанули Ингрид по сердцу. Она вдруг ужасно заволновалась. Почему здесь в имении все так необычно? Может быть, она не знает чего-то ужасного? Может быть, советница и ее сын в ссоре? Что же это такое? Что? Что? Она переходила от окрыляющей надежды к глубокому отчаянию. Перед ней снова прошла целая вереница видений, и она вновь почувствовала, что явиться должен он, и никто другой! Она не смогла бы объяснить, откуда в ней эта уверенность, что он и есть сын советницы. Может быть, это совсем другой? О Господи, как ужасно, что она никогда не слышала его имени!

День тянулся долго. До вечера просидели они в молчаливом ожидании.

Тут приехал батрак с возом рождественских дров, и лошадь осталась стоять во дворе, пока сгружались дрова.

— Ингрид! — взволнованно и повелительно сказала советница. — Беги скажи Андерсу, чтобы он немедля увел лошадь. Беги скорее, скорее!

Девушка сбежала по лестнице и вышла на веранду. Но тут она позабыла о том, что надо позвать батрака. Около воза с дровами стоял рослый человек в белом тулупе с громадным мешком за плечами. Ей не было нужды видеть, как он остановился и стал кланяться лошади. Она и так узнала его.

— Но, но… — тяжело дыша, она провела рукой по лицу. Как все это понять? Значит, ради этого человека ее милость так поспешно отослала ее вниз? А батрак — почему он так быстро увел лошадь? И почему он снял шапку и почтительно поздоровался? Что нужно здесь этому дурачку?

И вдруг истина открылась девушке во всей своей убийственной, оглушающей реальности. Она чуть не закричала. Значит, это не ее любимый помогал ей. Все дело в этом помешанном. Ее оставили здесь, потому что она хорошо отозвалась о нем. А его мать пожелала довершить начатое им доброе дело!

Так вот кто оказался молодым хозяином поместья! Это он, Козел!

А к ней никто не придет, никто не провожал ее сюда, никто не ждал ее здесь. Это были всего-навсего пустые мечтания, заблуждения, обман зрения.

О, как это было горько! Лучше бы ей никогда не ждать его!

Но ночью, когда Ингрид лежала в кровати под балдахином за пестрым пологом, ей приснилось, что студент вернулся домой.

— Но ведь это не ты вернулся, — сказала она.

— Нет, это я, — ответил он.

И во сне она верила ему.

Это случилось спустя неделю после Рождества. Ингрид сидела у окна в маленькой гостиной и вышивала гладью. Ее милость, расположившись на диване, как всегда, вязала. В комнате стояла тишина.

Молодой Хеде пробыл дома неделю, и все это время Ингрид с ним не встречалась. Он и в собственном доме жил, как простолюдин, спал в людской, ел на кухне. И он никогда не заходил к матери.

Ингрид знала, что и советница, и юнгфру Става ждали от нее, что она сделает что-нибудь для Хеде или по крайней мере каким-то образом сумеет повлиять на него так, что он останется дома. И она очень страдала из-за того, что никак не может сделать то, чего они хотят. Она была в полном отчаянье от бессилия, которое охватило ее с тех пор, как рухнули ее надежды.

И вот юнгфру Става только что явилась и сообщила, что Хеде укладывает свою дорожную суму и собирается уходить. На этот раз он пробыл дома даже меньше, чем в свои прежние наезды на Рождество, добавила она, бросив укоризненный взгляд на Ингрид.

Ингрид прекрасно понимала, чего они ждали от нее, но была не в силах помочь. Молча продолжала она заниматься своим делом.

После ухода юнгфру Ставы в гостиной сноса воцарилась тишина. Ингрид совершенно забыла, что она не одна, и внезапно впала в странное забытье, причем все ее горестные думы вылились в фантастическое видение.

Ей привиделось, будто она бродит по всему громадному господскому дому. Она шла через множество залов и комнат, где мебель была в серых чехлах, люстры и картины обернуты тюлем, а на полу лежал толстый слой пыли, взлетающей под ее ногами. Но вот наконец она дошла до комнаты, в которой никогда прежде не бывала. Это была совсем маленькая комнатка, а стены и потолок в ней были почему-то черные. Но, приглядевшись, Ингрид увидела, что они вовсе не были окрашены черной краской или задрапированы черной материей. Черной комната казалась потому, что здесь стены и потолок были сплошь заняты висящими на них летучими мышами. Эта комната была не что иное, как гигантское гнездо летучих мышей. В одном из окон было выбито стекло, и становилось понятно, каким образом они проникли сюда в таком невероятном количестве, что смогли заполонить стены и потолок. Они висели неподвижно, погруженные в зимнюю спячку, и даже не пошевельнулись, когда Ингрид вошла в комнату.