Георгий Полонский: Доживем до понедельника

Вот этого ей говорить не стоило! Мельников едко усмехнулся и отрезал:

- Я, Светлана Михайловна, сейчас даю историю до семнадцатого года. Так что политически тут все в порядке…

Он поднялся, чужой, холодно поблескивающий стеклами очков, в черном пальто, накинутом на плечи…

Она поняла, что его уже не вернешь, и мстительно спросила вслед:

- Вас, очевидно, заждалась ваша мама?

- Очевидно. До свидания.

Хлопнула дверь.

Сидит Светлана Михайловна в полутемном зале одна, слушает гулкие шаги, которые все дальше, все тише.

Черт бы подрал его с этими шуточками! Учитель не имеет права на них! Учитель - это же ясность сама, ему противопоказана двусмысленность… Разве не так?

Они встретились в булочной - учитель и ученик.

- Пять восемьдесят - в кондитерский, - сказал ученик кассирше. Он был интеллигентный, симпатичный - и почти совсем сухой, в то время как на улице наяривал ливень, отвесный, как стена.

- Двадцать две - хлеб, - сказал Мельников.

И тут парень, отошедший с чеком, заметил его.

- Илья Семенович!

- Виноват… - Дождь сделал непрозрачными мельниковские очки.

Пришлось их снять.

- Боря Рудницкий, если не ошибаюсь?

- Так точно! Вот это встреча!…

Дальнейшее происходило в кабине серой "Волги". Борис сидел с шофером, Мельников - сзади, засовывая хлеб в портфель.

- Ну вот… так-то веселей, чем мокнуть. Приказывайте, Илья Семенович, куда вам?

- Хотелось бы домой, на старый Арбат, там переулок…

- Отлично. Толик, слыхал? - обратился Борис к шоферу; тот кивнул и дал газ. - Все там же живете, все там же работаете… - с тепловатой грустью не то спросил Мельникова, не то констатировал Борис.

- Да. Боря, а что означает сия машина? - В тоне Мельникова благожелательное удивление.

- Как что? - засмеялся Борис. - Простую вещь означает: что в моем департаменте о ценных кадрах заботятся лучше, чем у вас… Мне, например, уже тогда было обидно, что такой человек, как вы, распыляет себя в средней школе… месит грязь, рискует в гололед… Не только несправедливо, но и нерентабельно для общества! С гораздо более высоким КПД вас можно использовать…

Борис говорил это с тем особым дальновидным юмором, который амортизирует резкость любых суждений и не позволяет придраться к ним…

- Расскажи о себе, - переключил его Мельников.

- А что я? Я в порядке, Илья Семенович, жалоб нет.

- Женат?

- Свободен. - юмор Бориса утратил долю своей естественности. - Да, кстати, ведь там у вас обосновалась одна наша общая знакомая?… Как она?

- Рано судить, - с заминкой ответил Мельников. - Есть свои трудности, но у кого их нет?

- Так ведь она обожает их, трудности! Настолько, что создает их искусственно. Себе-то ладно, это дело вкуса, но другим она их тоже создает…

Помолчали. Мельникову хотелось спросить, что значат эти слова, но его что-то удерживало.

Вдруг, разом потеряв свой "амортизирующий" юмор, бывший ученик повернулся к Мельникову и жарко заговорил:

- Ну ладно: вам я скажу, вам это даже надо знать! Представьте себе невесту, которая буквально у входа в загс бормочет: "Прости меня", швыряет цветы и бежит от тебя! Бежит, как черт от ладана… Красиво? Мало того, что меня опозорили, мало того, что у моего отца был сердечный приступ, так еще сорвалась моя командировка в Англию. На год командировочка! Сами знаете, как они любят посылать неженатых! Да еще в страны НАТО! Про свои чувства я уж и не говорю…

Летели в окнах дрожащие, обгоняющие друг друга огни… Чтобы закруглить эту тему без надсады и зла, Борис сказал:

- А вообще-то все к лучшему. Знаете такую песенку? -

В жизни всему уделяется место,

Рядом с добром уживается зло…

Если к другому уходит невеста,

То неизвестно, кому повезло!

Огни, огни… Лиц мы не видим.

- Или я неправ?

- Прав, Боря, прав… Здесь можно остановить?

- Так ведь еще не ваш переулок… я ж помню его!

- А неважно, я дворами - короче… Спасибо. Мне еще в аптеку…

- А вот и она, - сказал шофер Толик.

- Благодарю… Прав ты, Боря, в том, что мой КПД - он и впрямь мог быть существенно выше…

Хлопнула дверца.

"Волга" сначала медленно, словно недоумевая, сопровождала Мельникова, идущего по тротуару, а затем рванула вперед.

Он ел без всякого интереса к пище, наугад тыкая вилкой и глядя в "Известия".

Его мать - старуха строгая, с породистым одутловатым лицом и умными глазами - сидела в кресле и смотрела, как он ест. Вздрагивающей ладонью она поглаживала по голове бронзовый бюстик какого-то древнего грека - Демосфена? Демокрита? Геродота? - словом, кого-то из них.