Айрис Мердок - Слуги и снег

МИКИ. Так зачем я столько времени буквы учил?

Снова мерзкий скрипучий звук из буфета.

МАКСИМ. Да заткнись ты! Ну же, Мики, гляди!

Кто скрутил и для чего

Нервы сердца твоего?

Кто скрутил и для чего…

МАКСИМ. Нервы сердца твоего?

МИКИ. Нервы сердца твоего. Мура какая-то.

Снова резкие звуки: смычок по струнам, потом бренчание.

МАКСИМ. Да заткнись! Не то твою чертову скрипку об твою же голову обломаю. Давай снова.

МИКИ. Кто скрутил и для чего.

МАКСИМ. Не надо наизусть. Читай!

МИКИ. А я так могу выучить. Слушаю тебя, слова и запоминаются.

МАКСИМ. Ты же читать учишься, а не предложения зубришь!

МИКИ. Все равно ерунда это все, и книжку ты мне дал детскую. Хочу настоящую читать.

МАКСИМ. Конечно, ерунда. Но начинать-то надо с чего попроще. Давай снова!

МИКИ. Я уже забыл.

МАКСИМ. Если забыл, значит, не читаешь. Гляди, вот здесь.

МИКИ. Это закорючки, а не слова.

МАКСИМ. Самые настоящие слова. Только печатные.

Визг струны. МАКСИМ вскакивает. ПАТРИС поспешно запирается. МАКСИМ стучит кулаками в стенки буфета.

Берегись, цыган! Убью! Слышишь, убью, если еще полезешь не в свое дело. Понял?

ПАТРИС с силой оттягивает струны: "блямс, блямс…" А, черт!

Последний раз ударяет кулаком в стену и возвращается к Мики.

Ну, давай еще попробуем.

МИКИ (разражается плачем). Не могу я, не понимаю, чего ты от меня хочешь.

МАКСИМ. Вот бестолочь!

МИКИ. И госпожа меня не зовет. Сама обещала, я с ней буду жить, красивый, разодетый…

МАКСИМ. Да она забыла двадцать раз. Им слуги – что игрушки. Позволишь из себя ручную мартышку сделать – уши надеру. Ну, где наша книжка?

МИКИ. Не могу я, у меня от закорючек в голове так грустно делается. Не буду, не хочу! Это все детские забавы.

Уклонившись от руки Максима, начинает приплясывать вокруг него.

Тигр, тигр, жгучий страх,

Ты горишь в ночных лесах.

Чей бессмертный взор, любя,

Создал страшного тебя?

А Максимка толстый свин

Носом целых пять аршин.

Положил свой нос в кровать,

Нос сказал: "Не буду спать".

МАКСИМ. Ты сам еще ребенок-поваренок. Так на кухне всю жизнь и проторчишь. До седых волос сковородки будешь мыть. Ладно! Я пошел!

В ы х о д и т.

Осторожно, чтобы не заметил сын, появляется Марина. Смотрит вслед Максиму.

Тигр, тигр, жгучий страх,

Ты горишь в ночных лесах.

МАРИНА. Не вопи. Иди-ка сюда. Мики, ты случаем не проболтался Питеру Джеку о нас с Патрисом?

МИКИ (пытаясь вырваться из ее цепких рук). Тигр, тигр, жгучий страх… Ничего я не говорил. Уй, больно! Я на тебя госпоже пожалуюсь!

МАРИНА. Перестань голосить. Сам себе больно делаешь! Стой на месте! Не смей никому ничего говорить, понял?! Не твоего ума это дело.

МИКИ. Уй, уй, не буду, не стану, не скажу!..

МАРИНА. Ладно, ладно, пшел вон!

МИКИ. Не хочу уходить, я замерз, я хочу в буфет!

МАРИНА. Пшел вон, тебе говорят!

Прогоняет МИКИ. На цыпочках подходит к буфету. Опускается на колени. В этот миг ПАТРИС внутри начинает играть на скрипке. После одной или двух музыкальных фраз МАРИНА стучит в дверцу условным стуком.

ПАТРИС (украдкой выглядывает). Кто там?

МАРИНА. Мяу.

ПАТРИС. Это моя кошечка!

Хватает ее, наполовину втаскивает в буфет.

Ц е л у ю т с я.

МАРИНА. Патрис, я так боюсь, что нас увидят.

ПАТРИС. А я сейчас этак дверцы сделаю… Ну вот, у нас с тобой есть свой домик. В буфете у меня хорошо, тепло. Когда старый хрыч был жив, ты и глядеть на меня боялась…

МАРИНА (сопротивляясь). Мне и сейчас неловко – из-за бедняги Питера.

ПАТРИС. Черт бы побрал беднягу Питера. Весной мы уходим, сама обещала.

МАРИНА. Весной я буду замужем за Питером. Сколько можно его томить?

ПАТРИС. Марина, опомнись. Замуж идут за того, кто снится. Ты же меня во сне видишь! Хочешь – уедем раньше. Я тебя в любую минуту увезу, мне снег и пурга нипочем.

МАРИНА. За реку?

ПАТРИС. Намного дальше, в большие цыганские таборы. Там люди свободны, там все мужчины поют и все женщины танцуют!

МАРИНА. Вот слушаю тебя, и мне снова хочется радоваться, смеяться. Будто ничего ужасного в жизни не было.

ПАТРИС. И с души и с тела бремя сниму, станешь у меня легкокрылой пташкой и улетишь вдаль, со мной! Тебе понравится цыганская жизнь. Мы рабства не знаем, работы не знаем.

МАРИНА. Я, верно, заскучаю, затоскую – без работы-то.

ПАТРИС. Это потому, что жить свободно не умеешь, по-звериному. Звери ведь никогда не скучают. Им и того довольно, что на свет родились. Так и цыган: рад жить, рад дышать, рад небу голубому, рад ветру, что в ушах свистит. У нас нет ни слуг ни господ и женщина мужчине ровня.