Эдит Уортон - Итан Фром

— На узловую — в такой-то буран?! Да ведь дотуда не меньше десятка миль!

— Гнедой дотянет, если не очень гнать. Вы же сами говорили, что сегодня вам до зарезу нужно туда попасть. Раз я взялся отвозить, то и отвезу.

Он произнес это как нечто само собой разумеющееся, и я в ответ мог только вымолвить:

— Вы мне делаете огромнейшее одолжение.

— Пустое, — отозвался он.

Напротив школы дорога разветвлялась; мы свернули налево под гору и поехали по проселку, окаймленному с обеих сторон густыми зарослями гемлока, чьи ветви под тяжестью снега провисли и пригнулись почти вплотную к стволам. По воскресеньям я часто прогуливался по этой дороге и знал одинокую крышу, видневшуюся сквозь облетевшие кусты у подножья холма, — это была крыша фромовской лесопилки. Сейчас она выглядела заброшенной и безлюдной; над черной водой ручья, подернутой желтовато-белой пеной, торчало неподвижное мельничное колесо, а окружавшие лесопилку мелкие деревянные постройки, казалось, совсем вросли в землю под нахлобученными на них снеговыми шапками. Фром, не поворачивая головы, проехал мимо, и так же молча мы стали опять подниматься в гору. Примерно милю спустя, уже на незнакомом мне отрезке дороги, мы поравнялись с запущенным фруктовым садом — я разглядел несколько чахлых яблонь на склоне холма, где на поверхность там и сям пробивались залежи аспидного сланца, похожие на зверюшек, зимующих под снегом и высунувших нос подышать. К подножью холма примыкали поля, чьи границы сейчас терялись под снежными сугробами, а на самом верху, выделяясь невзрачным пятном на фоне бескрайней белизны земли и неба, стоял фермерский дом — типичное для Новой Англии одинокое жилище, в сочетании с которым пустынный окрестный пейзаж оставляет еще более унылое впечатление.

— Вон там я живу, — сказал Фром, с усилием отводя в сторону искалеченный локоть, и я не нашел что ответить — так удручающе подействовало на меня все увиденное. Снегопад прекратился, и в белесых проблесках солнца дом на холме предстал во всем своем неприглядном убожестве. Над крыльцом раскачивалась, как черный призрак, плеть какого-то ползучего растения, а дощатые стены дома под облупившимся слоем краски, казалось, дрогли на ветру, который задул с прекращением снегопада.

— При отце дом был больше — перемычку пришлось снести, не так давно, — продолжал Фром, рывком левой вожжи придержав гнедого, который явно намеревался свернуть к знакомым покосившимся воротам.

Тут я понял, что унылый и заброшенный вид жилища объяснялся отчасти отсутствием того, что в Новой Англии именуют «перемычкой», — крытой пристройки, которая возводится обычно под прямым углом к жилому дому и соединяет его с дровяным сараем и коровником. В самой перемычке размещаются кладовые для съестных припасов и хранится всякого рода инструмент. То ли потому, что эта пристройка символизирует связь крестьянской жизни с землей и одновременно служит хранилищем источников тепла и пищи, то ли просто потому, что в суровом климате Новой Англии она создает для хозяев немаловажное удобство — поутру они могут браться за работу, не выходя на улицу, — словом, как бы там ни было, не сам жилой дом, а именно «перемычка» считается в здешних местах показателем и средоточием благополучия — чем-то вроде домашнего очага. Подтверждение этой мысли я не раз находил во время своих одиноких прогулок по окраинам Старкфилда; может быть, оттого в словах Фрома мне послышалась тоскливая нотка, а его усеченное жилище, по вполне понятной ассоциации, показалось мне похожим на его собственное изувеченное тело.

— Мы теперь, можно сказать, на задворках живем, — продолжал Фром, — а раньше-то тут было бойкое место, пока железную дорогу не протянули к Корбери-Флэтс. — Он снова дернул вожжи, чтобы подбодрить сбавившего шаг гнедого, и, словно рассудив, что теперь, когда я увидал его дом, мне можно полностью довериться, не спеша продолжал: — Мать мою покойницу это крепко подкосило. Она и в прежние годы прихварывала, но ведь тогда что? Начнет ревматизм ее донимать, так она усядется на крыльце и сидит себе часами, на дорогу смотрит — кто куда едет да за чем. Раз в весеннее половодье в Бетсбридже плотину прорвало, так покуда ее ремонтировали, Хармон Гау свою колымагу чуть не полгода вкруговую гонял — по этой самой дороге. Мать тогда совсем молодцом была: что ни день сама к воротам спускалась, поджидала его — словечком перекинуться. Ну, а как поезд пустили, почитай никто уж мимо нас и не ездил. Матери все невдомек было — что стряслось, куда народ подевался. До самой смерти не могла успокоиться.