Эдит Уортон - Век наивности

Теперь, оглядываясь назад, на прошлое, он увидел, в какой глубокой колее он увяз. Хуже всего, что человек, неуклонно выполняющий свой долг, не может заниматься ничем другим. По крайней мере такого взгляда придерживались люди его поколения. Четкое разграничение добра и зла, честности и бесчестья, приличного и неприличного оставляло слишком мало простора для непредвиденного. Бывают минуты, когда воображение человека, так легко покоряющееся условиям, в которых он живет, внезапно взмывает над повседневностью, и тогда перед ним открываются долгие извилистые пути судьбы. Витая на этой высоте, Арчер мог только дивиться…

Что осталось от узкого мирка, в котором он вырос и чьи законы связывали его по рукам и ногам? Он вспомнил насмешливое пророчество бедняги Лоренса Леффертса, произнесенное много лет назад в этой самой комнате: «Если дела пойдут таким быстрым ходом, наши дети будут вступать в брак с бофортовскими ублюдками».

Именно это и собирался сделать старший сын Арчера, его гордость, его любимец, и никто не удивлялся, и никто его за это не корил. Даже тетя Джейни, которая все еще оставалась такой же, как в дни своей старообразной юности, вынула из розовой ваты материнские изумруды и мелкий жемчуг и трясущимися руками преподнесла их будущей невестке, а Фанни Бофорт, ничуть не огорчившись, что ей не подарили «гарнитур» работы какого-нибудь парижского ювелира, наоборот, пришла в восторг от их старинного изящества и объявила, что в них она будет чувствовать себя дамой с миниатюры Изабе.

Фанни Бофорт, которая появилась в Нью-Йорке в возрасте восемнадцати лет, после смерти своих родителей, покорила его почти так же, как госпожа Оленская тридцатью годами раньше, но, вместо того чтобы отнестись к ней с недоверием и страхом, общество беспечно приняло ее как должное. Она была хорошенькая, веселая и получила отличное воспитание — чего еще можно было желать? Никто не был столь ограничен, чтобы копаться в полузабытых обстоятельствах ее происхождения и прошлого ее отца. Только пожилые люди помнили такое незначительное происшествие в деловой жизни Нью-Йорка, как банкротство Бофорта, или что после смерти жены он без лишнего шума женился на небезызвестной Фанни Ринг и эмигрировал вместе со своею новой женой и маленькой дочкой, унаследовавшей красоту матери. Впоследствии доносились слухи о его пребывании в Константинополе, потом в России, а спустя еще лет десять он радушно принимал американских путешественников в Буэнос-Айресе, где был представителем крупного страхового агентства. Он и его жена жили там в полном достатке и благополучно скончались, и в один прекрасный день их осиротевшая дочь появилась в Нью-Йорке, где ее вверили попечению невестки Мэй Арчер, миссис Джек Велланд, муж которой был назначен опекуном девушки. Благодаря этому она сразу как бы вступила в родственные отношения с детьми Арчеров, и никто не удивился, когда было объявлено о ее помолвке с Далласом.

Ничто не могло яснее показать, насколько изменился мир. Теперь люди были слишком заняты — заняты реформами и «движениями», всякими культами, кумирами и кутерьмой, — чтобы чрезмерно интересоваться своими ближними. Да и какое значение может иметь чье-либо прошлое в гигантском калейдоскопе, где все общественные атомы вращаются в одной и той же плоскости?

Ньюленд Арчер, глядя из окна отеля на горделивое оживление парижских улиц, чувствовал в сердце волнение и жар молодости.

Сердце его давно уже не билось и не трепетало под его свободным жилетом с такою силой, словно оно вот-вот выскочит из груди, заставив кровь волною прилить К голове. Любопытно было бы узнать, ведет ли себя так же сердце его сына в присутствии Фанни Бофорт, подумал он и решил, что нет. «Оно, без сомнения, бьется не менее сильно, но совсем в ином ритме», — размышлял он, вспоминая холодную сдержанность, с которой молодой человек объявил о своей помолвке, считая само собою разумеющимся, что семья ее одобрит.

«Эта молодежь уверена, что она получит все, чего только пожелает, тогда как мы почти всегда были уверены, что не получим ничего, и в этом вся разница. Любопытно, однако, узнать, может ли сердце так бешено биться от чего-то, в чем человек уже заранее твердо уверен?»

Дело происходило назавтра после их приезда в Париж, и весеннее солнце удерживало Арчера у открытого окна, из которого открывался серебристый простор Вандомской площади. Единственное — почти единственное — условие, которое он поставил, когда согласился поехать с Далласом за границу, что его не заставят жить в одном из пресловутых новомодных «дворцов».