Леонид Гроссман - Записки д`Аршиака, Пушкин в театральных креслах, Карьера д`Антеса

— Неизвестно. Способы освободиться от него еще не окончательно продуманы, но дело может быть поставлено так, что он будет устранен не каким-либо приказом властей, а гораздо более сложным образом.

— Каким же?

— При его вспыльчивости и горячности нетрудно будет в самом обществе создать такую ситуацию, в которую он попадет, как в силок. Но терпеть его больше не станут, можете мне в том поверить.

— Он действительно вооружил против себя всех. У него такие мощные враги, с которыми ему едва ли удастся справиться.

— Кто же?

— Уваров, Бенкендорф, Нессельроде — этого ли еще не достаточно?

— Это все?

— Нет, если хотите, есть еще.

— Кто же?

— Сам император.

Последнее было несомненно. При всем умении двора скрывать свое подлинное отношение к отдельным лицам, Даже для нас, членов иностранных посольств, было ясно, что Николай не выносит Пушкина. Русский царь вообще питает глубокую антипатию к писателям — к Пушкину же он относился с особенной враждой. Это был его политический противник, враг его дела, опасный вольнодумец, Достойный преследований и гонений. Но политика требовала осторожной и тонкой игры с этим врагом. Разумно было, ненавидя, ласкать и, готовя гибель, притворяться милостивым.

Для моей книги о России представляли интерес отношения императора к первому писателю страны. Я обратился с осторожными вопросами к другу поэта — князю Вяземскому. Вот что он сообщил мне.

В России придворные поэты были издавна в моде. Николай I считал необходимым ввести в свой круг выдающегося писателя для стихотворных похвал и живописи исторической. Если Ломоносов придал особый блеск эпохе Елизаветы, Державин — времени Екатерины и Карамзин — царствованию Александра, Пушкин мог лучше своих предшественников возвеличить и увековечить образ и деяния Николая I. Вот почему в самые дни своей коронации молодой император вызывает к себе опального поэта и словно стремится ввести его в круг своих милостей и щедрот.

Николай до известной степени даже заискивал перед Пушкиным. Фридрих ухаживал за Вольтером — и этим подал пример всем европейским венценосцам. Царям нужны поэты, как актеру журналисты — это создатели их репутаций. Николаю I мерещились оды и гимны в его честь, написанные самым блистательным пером его империи. Отсюда — милости, расточаемые поэту: он посылает ему в дар экземпляр свода законов, собирается закрыть газету, непочтительно отозвавшуюся о Пушкине, открывает ему архивы, назначает оклад и дает придворный чин. Он не перестает предоставлять поэту темы для его будущих похвал и прославлений. Он словно становится перед своим художником в позу великодушного покровителя муз, являя ему те широкие жесты щедрости и благоволения, которые надлежало запечатлеть для потомства парадной кистью восхищенного одописца.

Правда, милости оказывались постепенно и сдержанно. Внешний эффект не всегда соответствовал внутренней сущности акта. Оклад был ничтожен, звание смехотворно. Первый писатель страны числился в рубрике «вторые чины двора». Поэт с европейским именем был поставлен в ряд с молодыми, совершенно безвестными и ничем не примечательными людьми. Я просматривал как-то список дворцовых товарищей Пушкина. Камер-юнкеры Любомирский, Вонлярлярский, Скарятин, Шишко, Салтыков, Волконский, Кулаковский, Чихачев — кто они?… И выведет ли их когда-нибудь из безвестности даже солнечное имя поэта, ставшего волею царя их товарищем?

Но к середине тридцатых годов взаимные отношения остыли. Поэт не оправдал возлагавшихся на него надежд. Героическая поэма о новом Петре не была написана, к истории царствования Николая I Пушкин не готовился.

И вот из-под тронных милостей стала все отчетливее выступать старинная вражда Николая к его партийному врагу, к явному стороннику его «декабрьских друзей», к неугомонному памфлетисту, дерзавшему клеймить своими пасквилями его ближайших сподвижников и даже его брата — «ангела Александра».

Понемногу отношения уяснились, и царь не переставал душить поэта, облачая его придворными званиями, требуя от него чиновной службы, контролируя его отлучки, отказывая ему в отставке, строжайше запрещая ему путешествие за границу.

К этому прибавлялось еще одно обстоятельство. Император Николай был необыкновенно влюбчив. Актрисы французского театра поведали мне любовные тайны Зимнего дворца. Каждая юная и красивая женщина глубоко волнует российского самодержца. Фрейлины, придворные дамы, танцовщицы, актрисы, ученицы театральных школ, представительницы среднего петербургского общества входят в обширный и таинственный круг царских забав. Мне пришлось как-то слышать от Пушкина, что царь завел себе целый гарем из театральных воспитанниц. Воля царя непреклонна в его потехах, как и в его приказах: он намечает себе женщину — рано или поздно она становится его любовницей.