– Упокой, господи, душу усопшей рабы твоей! – перекрестился священник.
Измученное, истерзанное стыдом и горем сердце Нуну не выдержало последнего напряжения, и она скончалась.
Кто же убил отца Нуну? Правосудие назвало отцеубийцей Нуну. В народе бродило сомнение.
На следующий день диамбег возвращался домой в сопровождении Гирголы. Они ехали лесом на лихой тройке и беседовали о вчерашних событиях. Гиргола скупо и неохотно отвечал на расспросы диамбега. Он сам присутствовал при позорной казни Нуну, и совесть проснулась в нем. Лицо Нуну преследовало его, он не находил себе покоя, осунулся и побледнел.
– Не заболел ли ты? – спросил его диамбег.
– Да, простудился.
– Не унывай, вот вернемся домой, ты получишь чин юнкера.
– Да не лишусь я милости вашей! – уныло ответил Гиргола.
Они сидели рядом, впереди скакали казаки.
Вдруг раздался выстрел, и пронзенный пулей диамбег вывалился из повозки. Другая пуля смертельно ранила Гирголу в бок.
– Это я, Коба! За жизнь Иаго вы расплачиваетесь! – послышался голос из леса, и крикнувший исчез бесследно.
Убитого диамбега и раненого Гирголу довезли до Степанцминды. Гиргола тотчас же попросил привести к нему священника.
Пришел священник и хотел причастить его.
– Не достоин я, отец! Позволь мне сперва исповедаться!
И он рассказал, что ложно донес на Иаго, чтобы самому завладеть Нуну.
– И теперь тоже… это я погубил Иаго и его товарищей. Я сам убил отца Нуну и свалил вину на нее… Молись, отец, о моей душе, молись… – шептал умирающий. – Ты объяви всем, что я убил отца Нуну. Я хочу, чтобы все знали об этом. Когда подожгли дом, где был Иаго с друзьями, я не мог больше ждать и побежал к Нуну. Оба спали, она и отец. Я хотел убить обоих, но передумал, решил, что мгновенная смерть – слишком легкая кара за мои страдания. Я любил Нуну… О-о, как я любил ее!.. Она отвергла меня, любила другого… Попрала мою гордость… И я хотел отомстить ей за все… Я убил ее отца, чтобы свалить на нее это убийство… Думал, что успокоюсь, когда обреку ее на вечные муки. Но, увы!.. Не нашел я покоя… – он откинулся на подушку и замолк.
– Вот он! – вдруг закричал он. – Отец Нуну!.. Глядит, глядит на меня с гневным укором!.. Не гляди так, я не могу!..
Он впал в забытье. Но вскоре очнулся.
– Как я страдаю, боже мой! Отец, я достоин причастия. Священник поднес к его губам ложку с причастием.
– На, прими, станешь спокойней!
– Отец, значит, буду прощен? – Гиргола потянулся к ложке, но, обессилев, снова откинулся на подушку: – Нуну! Глаха!.. Помогите… помог… – предсмертный хрип вырвался из его горла, он судорожно вытянулся на своем ложе и умер…
В горах есть такой обычай: желающий завести свое дело приходит к пастухам и просит помочь. Пастухи дают ему по несколько голов овец из своего стада. Такое сколачивание отары называется очхари. (Прим. автора).