Цзян Гуан-цы: На реке Ялунцзян

Корею омывает море – вам, разумеется, это известно, вы учили географию. Мягок ее климат, чудесны ландшафты. Страна моя лежит в теплом поясе, море подходит к ней с трех сторон, потому у пас и не засушливо, и не холодно. Прелестны в своей свежести горы, и реки, и леса, овеваемые ласковым морским ветром. Обитающий среди щедрой природы, наш парод отличается мирным, покладистым нравом. Корейцы – культурная нация. Но после японской оккупации настали тяжелые времена. Теперь нам не до того, чтобы любоваться пейзажами, наслаждаться живительным морским воздухом. Японцы принесли в Корею скорбь, жестокость, мрак, пытки, слезы… Померкли солнце и луна, исчезла краса рек и гор. Сама природа нахмурилась в гневе, когда зло заполнило этот край. Ты, конечно, знаешь, Вэй-цзя, что река Ялуцзян служит естественной границей между Кореей и Китаем. В устье ее, там, где речная струя сливается с волнами моря, лежит живописный городок. Через него везут товары с реки Ялуцзян, и он процветает благодаря удобству путей сообщения. Великолепный вид открывается отсюда: река – с одной стороны, с другой – море, пышные леса одевают склоны холмов и гор. Подумать только, уже шесть лет, как я покинул эти сказочные места! Я люблю Корею и особенно свой город. Там моя родина, там мой дом и дом моей любимой. На той земле мы вместе росли. Друзья, как влекут меня места, где мы резвились в детстве! Боюсь, мне никогда уже их не увидеть! Неподалеку от города, примерно на расстоянии ли, находится лес, где растут ивы и сосны. Когда проезжаешь мимо на лодке, он открывается во всем своем великолепии, отражаясь в воде. Земля здесь ровная, только изредка попадаются огромные валуны. Не знаю, откуда они взялись. К зиме ивы теряют листву, но сосны по-прежнему зелены, и лес кажется таким же густым. Зато весной ивы вновь расцветают, птицы на все голоса распевают гимн жизни, неумолчно звенят цикады, свежий ветерок дует с моря, и сердца людей открываются ему навстречу. Восхитителен этот уголок природы!

Больше десяти лет прошло с тех пор, когда целые дни напролет – лишь бы не мешал дождь – играли в роще два малыша: девочка и мальчик. Обоим было лет по семь. Со стороны, вероятно, они казались двумя ангелочками, спустившимися с неба. Девочка напоминала небожительницу. На ее щеках словно цвели розы, губы рдели, как киноварь, глаза были серые, как осеннее море, руки нежные, словно молодые ростки бамбука, косы пышные, черные, как вороново крыло, и такие забавные ямочки на щеках! Просто ангел, сошедший на землю! Нет других слов, чтобы описать ее. Вы думаете, я преувеличиваю? Нет, мне едва ли удалось передать тысячную долю ее прелести. Я не мастер описывать, хотя мне не стоит никакого труда вызвать в памяти ее образ. Итак, малыши все дни проводили в лесу. Они бегали взапуски, строили из веток шалаши: два для себя, а третий – для мамы; набирали камешков и мчались к морю, чтобы забросить их как можно дальше; лежа на земле, смотрели, как плывут по небу белые облака; нарвав плодов, разводили костер и устраивали пир или забирались на валуны и, усевшись рядом, пересказывали друг другу домашние новости, разные истории и придумывали, во что играть завтра; а то, взявшись за руки, стояли на берегу и смотрели, как бушует море, подбрасывая на волнах легкие суденышки… Случалось, что дети ссорились, но очень редко и ненадолго, оба быстро забывали о размолвке. Они были неразлучными друзьями, их всегда видели вместе. Так росли они, не зная ни горя, ни забот, – одно счастье. Этими малышами были я и та девушка, о которой вы уже слышали. Но что прошло, того не вернешь. Как возвратить те давние безоблачные дни! Воспоминания служат мне отрадой – и они же причиняют боль. Мы носили знатные фамилии: я – Ли, она – Ким. Ты, Вэй-цзя, верно, знаешь, что это – старинные корейские фамилии. Когда пришли японцы, наши отцы подали в отставку и удалились на покой. Они были двоюродными братьями и давними друзьями. Дома обоих семейств стояли у самой рощи, в каком-нибудь десятке шагов друг от друга. Отцы наши тяжело переживали страдания своих соотечественников, но не видели выхода – с одним бревном не построишь дом, один в поле не воин – и предпочли уединенную жизнь на лоне природы. Они часто навещали друг друга, сидели у очага и пили подогретое вино; затем пускались в разговоры о тяжелых временах, пели грустные песни и плакали. Конечно, тогда я еще не мог догадаться, о чем они подолгу толкуют, но мою неокрепшую душу охватывало какое-то возбуждение. Позднее я стал кое-что понимать. Случалось, они на полуслове обрывали беседу и горько плакали, глядя на нас. Эти сцены никогда не изгладятся из моей памяти.