Илья Штемлер - Архив

Свет из торцевого окна отдавал себя кухне, выделяя для коридора лишь малую толику скупого декабрьского дня. И от этого — розетка, выключатель, какие-то картинки из журнала «Огонек», наклеенные еще теткой, вдавливаясь в стену, расширяли прихожую. Приглушенный лязг лифта, казалось, шибанул Колесникова. Он замер, вытянул шею и посмотрел на входную дверь. Переждал немного и вздохнул, вроде пронесло.

— Не придет, не придет, — успокоила Чемоданова. — Трусишка зайка серенький. Чего ты боишься? Столкнуть ее с Янссоном?

Колесников кивнул и испуганно поднес палец к губам — тише, в комнате все слышно, пройдем поскорее в кухню.

— Чем угостишь, хозяин? — Чемоданова распахнула холодильник. — Ну, Женька… И сыр, и молоко…

— Это кефир, — поправил Колесников.

— Еще лучше. И яйца, и сырок есть. А хлеб?

— Хлеб, да! — с воодушевлением произнес Колесников. — Утром покупал. Полчерного и батон.

— Прекрасно. Сейчас соорудим гамбургеры из сырка и вареных яиц, пальчики оближешь.

Казалось, Чемоданова давно хозяйничает в этой просторной и пустоватой кухне. Не спрашивая, она безошибочно находила все что надо — и соль, и сахар, и муку, и ножи-вилки…

— У меня, Женечка, никогда не было своей отдельной кухни. Нет закрепленного рефлекса, свободная интуиция, Женечка.

Колесников довольно улыбался, покачиваясь на табурете.

— Слушай, где ты нашла перец? — изумлялся он — Вечность его не видел.

— Я тебе здесь еще и не такое найду, — отвечала Чемоданова.

— Приходи — ищи, — шутливо подначил Колесников, но голос его выдал, сорвался к концу фразы, дрогнул.

Он отвернулся к окну. Он любил вид из окна кухни. Казалось, город начинался у его ног, уходя к горизонту хаосом крыш, куполов, шпилей, труб, уже исходящих первым зимним дымом, каких-то башен и сфер. Цвета всех этих сооружений — бурые, черные, красные, фиолетовые — мозаикой выложили неспокойное пространство, убаюкивая мысли, уводя их в тайну чужих жизней… Особенно Колесникова беспокоила белая башенка, что торчала среди разлома крыш. Что в этой башенке — он не знал. Несколько раз отправлялся на поиск ее, но так и не находил, видно, башенка начиналась с какой-то крыши.

— Ты доволен, что я перешла к Софочке? — проговорила Чемоданова. — Только честно… Будем сидеть в одном отделе, видеться каждый день. Доволен?

— Нет, — ответил Колесников.

— Почему? — искренне удивилась Чемоданова и, оставив плиту, приблизилась к окну.

— Видишь ту башенку? Белую? Не видишь? — Колесников терпеливо ждал, когда Чемоданова разглядит его башенку. — Не видишь? Ну, ладно… Словом, я много раз отправлялся ее искать… А нашел бы, наверное, разочаровался, не знаю.

Чемоданова вернулась к плите. Некоторое время раздавался стук посуды, скрежет ножа, шипенье кипящего масла, потрескивание…

— Теперь ты начинаешь мне мстить? — произнесла Чемоданова. — Как ты похож на всю мужскую компанию.

Колесников молчал. Он мог спросить: а эти цветы, эти роскошные розы, что светились на воде в ванной комнате, а счастливое лицо, на котором угольками горят черные бесстыжие глаза, голос, в каждом звуке которого пульсирует радость, это не предательство? Но Колесников молчал, лишь теребил на висках рыжеватые сухие волосы…

На кухне появился Янссон. Его собранное аскетичное лицо, казалось, оттаяло.

— Что, Николай Павлович, вижу, вы довольны? — проговорила Чемоданова деревянным тоном.

— Доволен, доволен. — Янссон поднял вверх крупные ладони, словно сдаваясь в плен. — Каким умницей был мой дед Зотов, а? С той лабораторной техникой! А все — методика. Методика, я вам скажу, сердце эксперимента, из простейшей техники можно выжать великолепный результат.

— Значит, вам не нужны документы спецхрана? — спросил Колесников.

— Нужны! — резко подхватил Янссон. — Очень нужны. Именно сейчас. Возможно, там есть недостающее звено по синтезу. Конечно, можно дожать в лаборатории, но лучше довериться деду.

Янссон развернул стул и сел верхом, точно мальчишка. «Оказывается, у меня с родственником общие привычки», — усмехнулся про себя Колесников.

— Я подумал о ваших этих… спецхранах. — Янссон покачивался на стуле. — И кажется, нашел выход. — Он достал сигареты.

Наспех закурив, Янссон торопливо разогнал дым.

— Я имел большой разговор со своими родственниками, там, в Упсала… Семейный совет вроде… Мы долго спорили и решили… Передать в дар нашей родине, России, лицензию на изготовление этого, как я его назвал, — кавинкана… Повторяю, господа, это очень богатый дар. — Янссон забыл о сигарете. — Можно в короткий срок получить большую прибыль, а главное — вам не надо будет закупать кавинтон и девинкан за рубежом, тратить валюту.