Стефан Цвейг - Том 10 - Стихотворения; Исторические миниатюры; Публицистика; Кристина Хофленер - Роман из литературного наследия

А. М. Горький воспринял новеллистику Стефана Цвейга не только как маститый художник, сам не раз обращавшийся к жанру рассказа. Время подтвердило справедливость высоких горьковских оценок. *

Прошло уже более полувека с тех пор, как были созданы лучшие рассказы Цвейга. История не пощадила тот устойчивый уклад жизни, на фоне которого обычно развертываются драматические происшествия, случившиеся давным-давно с дамами и господами, проживавшими в респектабельных кварталах Вены, Лондона и Парижа. Изменился характер мышления, люди стали более свободны в проявлении своих чувств, но всякий раз, когда сегодняшний читатель открывает для себя новеллистические шедевры Стефана Цвейга, он испытывает глубокое волнение, потому что писатель отстаивает нетленные нравственные ценности. Такие новеллы Цвейга, как «Закат одного сердца», «Амок», «Гувернантка», «Мендель-букинист», «Шахматная новелла», сделали имя автора популярным во всем мире.

Есть еще одно достоинство этих и многих других произведений Цвейга: они интересны читателям самого взыскательного вкуса и людям почти неискушенным в литературе. Новеллы Цвейга поражают драматизмом, увлекают необычными сюжетами и заставляют всерьез размышлять над превратностями человеческих судеб. Из рассказа в рассказ Стефан Цвейг не устает убеждать в том, насколько беззащитно человеческое сердце, на какие подвиги, а порой преступления, толкает человека страсть. В героях Стефана Цвейга, всегда таких корректных, чопорных, застегнутых на все пуговицы, вдруг прорываются мятежные человеческие чувства, сметающие все установленные обществом препоны. И вот уже перед читателем исповедуются не холодные, самодовольные обыватели, а счастливые и страдающие влюбленные, готовые раскрыть свою измученную душу нараспашку, лишь бы кто-нибудь выслушал и пожалел их.

Стефан Цвейг создал и детально разработал собственную модель новеллы, отличную от произведений общепризнанных мастеров короткого жанра. События большинства его историй происходят во время путешествий, то увлекательных, то утомительных, а то и по-настоящему опасных. Все, что случается с героями, подстерегает их в пути, во время коротких остановок или небольших передышек от дороги. Цвейг, как и многие писатели, воспринявшие затем его традиции, всегда сжимает и уплотняет действие. Драмы разыгрываются в считанные часы, во время пересадки с одного рейса на другой, как это произошло, например, в рассказе «Улица в лунном свете». В течение нескольких мучительных ночей откровенничает перед случайным попутчиком герой рассказа «Амок». Самый характерный пример в этом плане время действия, обозначенное уже заголовком рассказа — «Двадцать четыре часа из жизни женщины». Но это всегда главные часы и дни всей жизни, когда происходит испытание личности, проверяется способность к самопожертвованию.

Сердцевиной каждого рассказа Цвейга становится монолог, который произносят в состоянии аффекта, когда человек вдруг забывает себя. Он уже не тот, каким еще вчера был для всех окружающих, он открывает вдруг тайное тайных. Героиня новеллы «Письмо незнакомки», потрясенная смертью сына, признается в любви отцу своего ребенка, который прожил жизнь в слепом эгоистическом неведении.

Чтобы уяснить новизну новелл Стефана Цвейга необходимо хотя бы в самых общих чертах представить себе жизненные устои европейской интеллигенции начала века, австрийской в частности.

В ту пору девушки рано взрослели, а мужчины старались выглядеть старше своих лет, отпуская для солидности бороды и облачаясь в сюртуки дедовского покроя. Женская фигура была стянута безжалостным корсетом, а шляпа с широкими полями и обязательной вуалью прикрывала лицо. Это было не просто данью моде, а своеобразным нравственным запретом: тело было спрятано как нечто изначально греховное. Чувства были позволительны только в случае их матримониальной направленности, а в браке любовь к детям была заведомо предпочтительнее супружеской. Чувственность мужчины удовлетворялась самым низменным образом, к чему общество проявляло ханжескую снисходительность. Стефан Цвейг не раз писал об этом.

Все эти устоявшиеся принципы подверг ревизии Зигмунд Фрейд, заметно повлиявший на то, как Стефан Цвейг стал рассматривать и трактовать личность. Вслед за знаменитым австрийским психиатром, но вовсе не иллюстрируя его, а как бы проводя параллельное художественное исследование, писатель открывает человека в конфликте с самим собой. Тело вдруг предъявляет ему свои властные требования, и светская дама, прожившая спокойно и достойно сорок лет, внезапно в двадцать четыре часа совершает моральное падение. Или, напротив, все годы бесчисленных падений объясняются одной всепоглощающей страстью таинственной незнакомки, чья чистая любовь оказалась невостребованной. Почти во всех новеллах Стефана Цвейга размеренное течение жизни его героев, будто бы погасивших страсти, сменяется взрывом, ибо нечто подспудное, неведомое им самим, вдруг прорывается наружу, неодолимо влечет благополучных персонажей к катастрофе.