Джон Фаулз: Бедный Коко

Он продержал свою руку в этом необъяснимом положении не менее пяти секунд. Затем отвернулся и пошел к двери. Последний раз оглядел комнату. С полным спокойствием, как рабочий, проверяющий, все ли в порядке. По-моему, меня этот взгляд не коснулся.

Свет погас. Я услышал, как отворилась входная дверь, затем закрылась. Скрипнула калитка, а затем закрылась и она. Я сидел в тупом отчаянии наедине с огнем и злорадно приплясывающими тенями, вдыхая едкий запах, конечно же, самый страшный после запаха горелой человеческой плоти, – запах кремированного человеческого знания. Хлопнула автомобильная дверца, заработал мотор, маневрирование, смена передач, пока он разворачивался на дороге. Лучи фар, скользнувшие по задернутым занавескам. Затем я услышал шум машины, движущейся вверх по склону в противоположную сторону от деревни. В этом направлении проселок (я знал это, так как такси в начале вечера привезло меня оттуда) соединялся с шоссе на Шерборн и больше никуда не вел.

Я был оставлен безмолвию, черной беде и умирающим языкам пламени.

Не стану останавливаться подробно на муках следующих девяти-десяти часов, на наблюдении за угасанием последних искр, на неистовом гневе на постигший меня жуткий удар. Я прогонял всякую мысль о восстановлении погибшего на слишком реальном пепелище перед моими глазами. Мир обезумел. И я больше не хотел иметь с ним ничего общего. Остаток жизни я посвящу отмщению, розыскам этого дьявольского молодого садиста. Прочешу все сколько-нибудь подходящие бары в Лондоне. Я добьюсь от Мориса и Джейн точнейшего описания всего, что было украдено. Я беспощадно проверю свои подозрения касательно Ричарда. Несколько раз я задремывал, но тут же просыпался как от кошмара – только для того, чтобы убедиться в реальности этого кошмара. Я старался насколько возможно шевелить руками и ногами, чтобы поддерживать кровообращение. Попытки ослабить мои узы или кляп кончались полной неудачей – как и мои усилия сдвинуть кресло. Снова я проклял Джейн за коврики, которыми она застелила каменный пол. Ножки отказывались скользить но ним, и я не мог найти достаточной точки опоры. Я чувствовал нарастающее онемение и сильнейший холод, казавшийся еще более мучительным из-за того, что я отказался от его предложения включить электрокамин.

Невыносимо медлительный рассвет просочился сквозь занавески. И вскоре мимо в сторону деревни проехала ранняя машина. Я тщетно попытался кричать моим залепленным ртом. Машина проехала, и ее шум замер. Вновь я попытался добраться в кресле до окна, но после четверти часа предельных усилий не продвинулся и на ярд. Последний, отчаянный рывок чуть было не опрокинул кресло, и я больше не пытался. Чуть позже я услышал, что по дороге едет трактор, без сомнения, с фермы. Вновь я приложил все усилия позвать на помощь. Но трактор медленно проследовал мимо и вверх по склону. И тут я начал бояться всерьез. То доверие, которое я еще испытывал к молодому человеку в те заключительные минуты, полностью исчезло. Раз он был способен на такое, значит, он способен на все. И ему ничего не стоит нарушить свое обещание позвонить в полицию.

В конце концов мне пришло в голову, что, пытаясь добраться до окна на фасаде коттеджа, я совершал ошибку. В кухне у меня за спиной были ножи, и оказалось, что продвигаться назад заметно легче, так как я могу отталкиваться, упираясь в пол подошвами ботинок. И я начал понемногу продвигаться в кухню. Жутким препятствием был край циновки. Но к одиннадцати часам я наконец оказался в кухне… и чуть не расплакался. Мне уже пришлось помочиться, и как я ни старался, мне не удавалось приблизить пальцы к ящикам, в которых хранились ножи. В конце концов я впал в прострацию безнадежности.

Затем вскоре после полудня я услышал приближение еще одной машины – седьмой или восьмой за утро. Но эта остановилась у коттеджа. У меня подпрыгнуло сердце. Минуту спустя я услышал стук во входную дверь. Я проклял себя, что отказался от своего первоначального плана добраться до окна столовой. Снова раздался стук, и наступила тишина. Глупость деревенских полицейских привела меня в бешенство. Но к этому я был несправедлив. Вскоре через зазубренную дыру в стекле кухонной двери на меня уставилось лицо под форменной фуражкой.

Вот так.

После моего спасения миновал почти год, но последующие события я изложу очень вкратце.

Освободивший меня констебль оказался и заботливым, и компетентным – собственно говоря, в тот день меня окружали заботливость и компетентность. Констебль избавил меня от пут и сразу же приготовил для меня бессмертную английскую панацею от всех бед и невзгод. Только когда у него на глазах я выпил две чашки сваренного им темно-коричневого чая, он вернулся к машине и радировал о происшедшем. Я едва успел переодеться в чистый костюм, как приехал врач, а следом за ним два детектива в штатском. Врач объявил, что я абсолютно здоров, после чего меня долго расспрашивал детектив в чине сержанта. Констебль тем временем поехал позвонить с фермы Морису и Джейн.