Леопольд Захер-Мазох - Нерон в Кринолине

Мирович обнял ее обеими руками, прижал пылающее лицо к ее мраморной груди и дрожал.

— Не прикасайся ко мне, — снова засмеявшись, повторила она, — сегодня я хочу устроить себе испытание, я хочу быть пострашнее плети и раскаленной решетки.

Мирович взглянул на нее.

— Ты сегодня что-то задумала, — произнес он, — ты так необыкновенно красива.

— Да, — весело воскликнула она, — я хочу поймать тебя.

— Разве я не пойман еще?

— Еще не полностью.

— Ну, тогда захлопывай ловушку. Вот ты меня и получишь, — в любовном безумстве прошептал он, — делай со мной все, что захочешь.

— Глупец! Разве мне для этого нужно твое разрешение? — ответила Екатерина и так выразительно на него посмотрела, что кровь застыла у Мировича в жилах.

Он поцеловал ее пышное плечо, обнажившееся из-под соскользнувшего меха.

— Не смей целовать меня, — крикнула императрица, грубо и презрительно отталкивая его от себя ногой. — Я снова захочу любить тебя только тогда, когда ты будешь моим целиком и полностью, вещью в моих руках.

— Я уже стал ею, Катерина, — клятвенно заверил он и глаза его увлажнились. — Я жажду быть для тебя хоть чем-то: рабом, вещью, игрушкой, инструментом, делай из меня все, что пожелаешь, и выброси меня, когда я стану тебе ненужным.

Императрица почти растроганно посмотрела на него. Затем наклонилась и поцеловала в лоб.

— Мирович, — сказала она ласковым голосом, — если ты любишь меня, избавь меня от моей самой гнетущей заботы… от…

— Тебя одолевают заботы? — с тихой сердечностью спросил Мирович. — Так говори же, приказывай своему рабу.

— Любимый мой, я не могу спать спокойно, — она нагнулась к нему и приникла губами к самому его уху, — пока жив Иван.

— Принц Иван! — воскликнул Мирович.

— Согласно завещанию императрицы Анны он является легитимным царем. Я вынуждена сама подтвердить это. Не я свергла его с престола, это царица Елизавета вырвала его из колыбели и заточила в темницу. Там он, точно какой-нибудь зверь, рос вдали от человеческого общества. Человек с мыслями, душой и манерой выражения ребенка, этот полоумный царевич сегодня вдохновляет честолюбивые замыслы всех недовольных, всех моих недругов. Его противопоставляют мне, намереваясь с его помощью меня свергнуть.

— Этому никогда не бывать! — вскричал Мирович. Он выпрямился во весь рост, бледное лицо его в этот момент выражало слепой фанатизм, он горел в его отрешенном взгляде.

— Уже на следующий день мой трон может быть разгромлен, мой любимый, разве ты хочешь увидеть меня в остроге или даже… — она закрыла лицо ладонями.

— Я должен его убить? — шепотом спросил Мирович. — Любимая! — Его голос охрип от волнения.

— Мирович! — вскричала Екатерина, она казалась испуганной.

— Ты должна убрать его с дороги, — ревностно продолжал он, — ему вынесен смертный приговор, и я приведу его в исполнение. Пусть меня потом колесуют, твое же имя останется незапятнанным, я охотно умру за тебя, Катерина! — Он целовал ей руки, ноги и плакал.

— Успокойся, мой друг, — проговорила императрица, — я не замараю твои верные руки кровью. У меня созрел один план. Ты должен знать о нем. Хочешь ли ты в этом деле, таким образом, целиком и полностью оставаться только моим инструментом?

— Хочу, — ответил Мирович, — я ведь принадлежу тебе… я твой до самой смерти.

— Не говори о смерти, — прошептала императрица, — меня в дрожь бросает. — Гримаса ужаса на мгновение исказила ее красивое лицо. — Сегодня нас зовет жизнь, Мирович, — воскликнула она затем с вакхическим хохотом, — так целуй же меня!..

«Императрица отправляется в Лифляндию» — переходило из уст в уста. Противоречивые суждения о цели этой поездки становились час от часу все громче. В конце концов, все сошлись на том, что Екатерина Вторая предпринимает оную, чтобы встретиться с Понятовским. Она-де насытилась Орловым, а сие означало, что любовь к рыцарственному поляку опять с непреодолимой силой вспыхнула в ее груди, и тому подобное.

Прежде чем наш Нерон в кринолине уселся в свой дорожный экипаж, в императорский кабинет была вызвана княгиня Дашкова.

Екатерина Вторая беспокойно расхаживала по комнате из угла в угол. Она казалась чрезвычайно веселой, напевала вполголоса фривольную итальянскую арию и время от времени с видимой гордостью разглядывала в зеркале свое отражение.

— Я красива, — оживленно заговорила она, — я сделала Мировича счастливым, превзойдя все его самые дерзкие мечтания, а теперь он может за меня умереть. Однако видеть его я больше не хочу, прощание меня взволновало бы. Вот инструкция для него, вот суммы, которые ему понадобятся. — И то и другое она передала Дашковой, затем подошла к письменному столу, взяла документ, еще раз внимательно перечитала его и после этого быстро подписала. — Читай!