Петр Боборыкин - Василий Теркин

В глазах заискрилось. Она начала опять бледнеть.

— Успокойся! — повторил все тем же кротким тоном

Теркин.

Но он не обнял ее, не привлек, не покрыл этих глаз, еще недавно прельщавших его, пылкими поцелуями. стр.224

Ее словам он не верил. Все это она говорила из одной своей гордости и ненавистного чувства к двоюродной сестре, ни в чем не повинной, искренно жалевшей ее; она ждала, чтобы он упал на колени и радостно воскликнул:

"Теперь нас никто не разлучит! Ты не можешь отказать мне!"

В груди у него не было порыва — одного, прямого и радостного. И она это тут только почуяла.

— Ты знаешь, как я с тобой прожила год! Добивалась я твоей женой быть? Мечтала об этом? Намекала хоть раз во весь год?

— Разве я говорю?

— И теперь мне не нужно… Я вольная птица. Кого хочу, того и люблю. Не забывай этого! Жизни не пожалею за любимого человека, но цепей мне не надо, ни подаяния, ни исполнения долга с твоей стороны. Долг-то ты исполнишь! Больше ведь ничего в таком браке и не будет… Я все уразумела, Вася: ты меня не любишь, как любил год назад… Не лги… Ни себе, ни мне… Но будь же ты настолько честен, чтоб не притворяться… Обид я не прощаю… Вот что…

Теркин хотел было удержать ее, Серафима рванулась и выбежала из гостиной.

За ней он не бросился; сидел на диване расстроенный, но не охваченный пылом вновь вспыхнувшей страсти.

Лесная тропинка сузилась и пошла выбоинами. Приходилось перескакивать с одной колдобины на другую.

— Дайте мне руку, Калерия Порфирьевна. Так вам удобнее будет перейти.

Она, розовая от ходьбы и жаркого раннего после обеда, протянула Теркину свободную руку… На другой она несла ящичек на ремешке.

Собрались они тотчас после обеда. Серафимы не было дома: она с утра уехала в посад за какими-то покупками.

На даче через кухарку стало известно, что в Мироновке появилась болезнь на детей. Калерию потянуло туда, и она захватила свой ящичек с лекарствами. стр.225

Теркин вызвался проводить ее, предлагал добыть экипаж у соседей, но ей захотелось идти пешком. Они решили это за обедом.

Своим отсутствием Серафима как бы показывала ему, что ей "все равно", что она не боится их новых откровенностей. Он может хоть обниматься с Калерией…

Так он это и понял.

До обеда он расспрашивал Калерию о ее заветных мечтах и планах, но перед тем настаивал на том, чтобы она, не откладывая этого дела, приняла от него деловой документ.

— Симы тут нечего замешивать, — убеждал он ее. — Я брал, я и израсходовал, я и должен это оформить.

К ноябрю он расплатится с нею; может, и раньше. Из остальных денег она сама не желала брать себе всего. Пускай Серафима удержит, сколько ей с матерью нужно. На первых порах каких-нибудь три-четыре тысячи, больше и не надо, чтобы купить землю и начать стройку деревянного дома.

Она мечтала о небольшой приходящей лечебнице для детей на окраинах своего родного города, так чтобы и подгородным крестьянам сподручно было носить туда больных, и городским жителям. Если управа и не поддержит ее ежегодным пособием, то хоть врача добудет она дарового, а сама станет там жить и всем заведовать. Найдутся, Бог даст, и частные жертвователи из купечества. Можно будет завести несколько кроваток или нечто вроде ясель для детей рабочего городского люда.

Теркин слушал ее сосредоточенно, не перебивал, нашел все это очень удачным и выполнимым и под конец разговора, держа ее за обе руки, выговорил:

— Голубушка вы моя! Не откажите и меня принять в участники! Хочу, чтоб наша сердечная связь окрепла. Я по Волге беспрестанно сную и буду то и дело наведываться. И в земстве, и в городском представительстве отыщу людей, которые наверно поддержат вашу благую мысль.

Тон его слов показался бы ему, говори их другой, слащавым, «казенным», как нынче выражаются в этих случаях. Но у него это вышло против воли. Она приводила его в умиленное настроение, глубоко трогала его. Ничего не было «особенного» в ее плане. Детская амбулатория!.. Мало ли сколько их заводится. Одной стр.226 больше, одной меньше. Не самое дело, а то, что она своей душой будет освещать и согревать его… Он видел ее воображением в детской лечебнице с раннего утра, тихую, неутомимую, точно окруженную сиянием…

Теперь он знает о ней все, о чем допытывалось сердце. Больше не нужно. Если б они ближе стояли друг к другу, он не расспрашивал бы ее о прожитой жизни, не вел бы с ней «умных» разговоров, не старался бы узнать о ней всю подноготную.