Петр Боборыкин - Василий Теркин

— Калерия Порфирьевна! С возвращением! — ласково окликнул он.

Она быстро обернулась, еще более загорелая, лицо в пыли, но все такая же милая, со складкой на лбу от чего-то печального, что она, наверно, сообщила сейчас Серафиме.

— Ну, что, все благополучно там?.. Матрена Ниловна здравствует?

Тут только он вспомнил, что с утра не видал Серафимы, пил чай один, пока она спала, и сидел у себя наверху до сих пор.

— Здравствуй, Сима!

Она взглянула на него затуманенными глазами и пожала ему руку.

— Здравствуй, Вася!

— Что это?.. Как будто вы чем-то обе смущены? — весело спросил он и встал между ними, ближе к перилам балкона.

— Да вот, известие такое я привезла. Что ж, все под Богом ходим…

— Умер, что ли, кто?.. Матушка ее небось в добром здоровье..

— Тетенька… слава Богу…

Калерия не договорила.

— Рудич застрелился. стр.222

Глухо промолвила это Серафима. Лицо было жестко, ресницы опущены.

"Заплачет? — спросил про себя Теркин и прибавил: — Должно быть, муж — все муж!"

Будь это год назад, его бы пронизало ревнивое чувство, а тут ничего, ровно ничего такого не переживал он, глядя на нее.

— Застрелился? — повторил он и обернулся с вопросом в сторону Калерии.

— Там где-то… где его служба была… в Западном крае, кажется. Тетенька не сумела мне хорошенько рассказать. Господин Рудич был там председателем мирового съезда.

— А не прокурором?

— Видно, нет, — ответила Серафима и медленно поглядела на Теркина.

Глаза потухли. В них он ничего не распознал, кроме какого-то вопроса… Какого?.. Не ждала ли она, чтобы у него вырвался возглас: "Вот ты свободна, Сима!"

Он подумал об этом совсем не радостно… Больше из смутного чувства внешнего приличия, он пододвинулся к Серафиме и тихо взял ее за руку около локтя. Рука ее не дрогнула.

— Казенные деньги растратил, — выговорила она и повела плечами. — Так и надо было ожидать.

Серафима сказала это скорее грустно, чем жестко; но он нашел, что ей не следовало и этого говорить. Как-никак, а она его бросила предательски, и Рудич, если бы хотел, мог наделать ей кучу неприятностей, преследовать по закону, да и ему нагадить доносом.

— Царствие небесное! — тихо и протяжно произнесла

Калерия. — Срама не хотел перенесть…

— Игрока одна только могила исправит, — точно про себя обронила Серафима.

И это замечание показалось ему неделикатным.

— Деньги… Карты… — Калерия вздохнула и придвинулась к ним обоим… — Души своей не жаль… Господи! — глаза ее стали влажны. — Ты, Симочка, не виновата в том, что сталось с твоим мужем.

"Она же ее утешает!" — подумал Теркин.

— Вы с дороги-то присели бы, — обратился он к ней. — Сима, что же ты чайку не предложила Калерии Порфирьевне. Здесь жарко… Перейдемте в гостиную.

— Закусить не хочешь ли? — лениво спросила Серафима. стр.223

— Право, я не голодна; утром еще на пароходе пила чай и закусила. Тетенька мне всякой всячины надавала.

Они перешли в гостиную. Разговор не оживлялся. Теркина сдерживал какой-то стыд взять Серафиму, привлечь ее к себе, воспользоваться вестью о смерти Рудича, чтобы хорошенько помириться с нею, сбросить с себя всякую горечь. Не одно присутствие Калерии стесняло его… Что-то еще более затаенное не позволяло ему ни одного искреннего движения.

Не боялся ли он чего? Теперь ему ясно, что радости в нем нет; стало быть, нет и желания оживить Серафиму хоть одним звуком, где она распознала бы эту радость.

— Сядьте вот рядком, потолкуйте ладком.

Калерия усадила их на диван.

— Схожу умоюсь и платье другое надену. Вся в пыли! Даже в горле стрекочет. А угощать меня не трудись, Сима. Право, сыта… Совет да любовь!

Любимое пожелание Калерии осталось еще в воздухе просторной и свежей комнаты, стоявшей в полутемноте от спущенных штор

— Сима!

Теркин взял ее руку.

— Знаю, что ты скажешь! — вдруг порывисто заговорила она шепотом и обернула к нему лицо, уже менее жесткое, порозовелое и с возбужденными глазами. -

Ты скажешь: "Сима, будь моей женой"… Мне этого не нужно… Никакой подачки я не желаю получать.

— Успокойся! зачем все это?

— Дай мне докончить. Ты всегда подавляешь меня высотой твоих чувств. Ты и она, — Серафима показала на дверь, — вы оба точно спелись. Она уже успела там, на балконе, начать проповедь: "Вот, Симочка, сам Господь вразумляет тебя… Любовь свою ты можешь очистить. В благородные правила Василия Иваныча я верю, он не захочет продолжать жить с тобою… так". И какое ей дело!.. С какого права?..