Сомерсет Моэм - Совращение

Нил задался вопросом, действительно ли она посмеет прийти ночью в его комнату? И успокоил себя, что вряд ли решится на это. Когда же наступила ночь, и они улеглись спать, его охватил такой страх, что он так и не мог заснуть. Лежал с открытыми глазами, озабоченно прислушиваясь к тишине, нарушаемой лишь монотонными криками совы. Сквозь тонкую стену из сплетенных пальмовых листьев до него доносилось ровное дыхание Манро. Внезапно он почувствовал, как кто-то крадется в его комнату, и громко спросил:

— Это вы, мистер Манро?

Нил заранее продумал, как ему поступить, если Дарья действительно осмелится прийти к нему.

Манро тут же проснулся. А Нил продолжал:

— Кто-то в моей комнате. Я подумал, что это вы.

— Все хорошо, — подала голос Дарья. — Это всего лишь я. Мне не спится, вот и решила встать и выкурить сигарету на веранде.

— Понятно, — ответил Манро. — Смотри, не простудись.

Дарья вышла на веранду, и Нил увидел, как вспыхнула спичка, когда она прикуривала. Наконец, она вернулась, и он слышал, как она легла.

Утром Нил ушел в джунгли до того, как Дарья проснулась, а в лагерь постарался вернуться позже Манро. Ему удалось не сталкиваться с ней до самого вечера. Но, когда стемнело, Манро оставил их на несколько минут, чтобы поставить ловушки для мотыльков.

— Зачем ты ночью разбудил Ангуса? — спросила она злым шепотом.

Нил молча пожал плечами, продолжая заниматься своим делом.

— Боялся?

— У меня есть свои представления о порядочности.

— Какой же ты ханжа!

— Лучше быть ханжой, чем грязной свиньей.

— Я тебя ненавижу!

— Вот и оставьте меня в покое.

Лицо ее исказилось, и неожиданно она влепила ему пощечину. Нил покраснел, но никак не отреагировал. Вернулся Манро, и оба сделали вид, что поглощены своими делами.

Несколько следующих дней Дарья разговаривала с Нилом только за столом или по вечерам. Не сговариваясь, они пытались скрыть от Манро, что их отношения дали трещину. Но усилие, с которым Дарья заставляла себя прерывать тягостное молчание, бросилось бы в глаза любому человеку, чуть более подозрительному, чем Ангус, иногда же Дарья не могла сдержаться и говорила Нилу какую-нибудь колкость. Вроде бы подшучивала над ним, но из ее шуток торчали очень уж острые шипы. Она умела задеть за живое, но он старался не показывать, что ему больно.

Однажды Нил вернулся из джунглей ко второму завтраку и с удивлением обнаружил, что Манро еще нет. Дарья лежала на веранде, пила джин с горькой настойкой, курила. Не произнесла ни слова, когда он прошел мимо, чтобы умыться. Через минуту в его комнату вошел бой-китаец и пригласил Нила к завтраку.

— А где мистер Манро? — спросил Нил, садясь за стол.

— Он не придет, — ответила Дарья. — Просил передать, что нашел очень хорошее место и вернется только к вечеру.

Они позавтракали в полном молчании, и Нил ушел в дом переодеться. Вскоре он появился в тропическом шлеме и со снаряжением для ловли насекомых, хотя обычно во второй половине дня никуда не отлучался.

— Куда это ты направился? — резко спросила Дарья.

— В джунгли.

— Почему?

— Я не устал, а здесь мне особо делать нечего.

Дарья внезапно разрыдалась.

— Как ты можешь быть таким бессердечным? Это жестоко, так меня мучить!

Нил смотрел на нее с высоты своего немалого роста, на его красивом флегматичном лице читалось раздражение.

— Что я такого сделал?

— Вел себя по-скотски. Пусть я плохая, но не заслужила таких страданий. Я делала для тебя все. Любое твое желание исполняла с радостью. Как я несчастна!

Нил в растерянности переминался с ноги на ногу. Он ненавидел и боялся ее, однако сохранил прежнее уважение, не столько как к женщине, а потому, что она была женой Ангуса Манро. Дарья продолжала безудержно рыдать. И Нил не выдержал.

— Если бы вы действительно питали ко мне теплые чувства, то не захотели бы, чтобы я проявил себя негодяем. Неужели для вас ничего не значит полное доверие, какое оказывает нам ваш муж? Он никогда и мухи не обидит. Я бы перестал уважать себя, если бы предал его. Почему вы не оставите меня в покое?

— Ты думал, я хотела влюбиться в тебя?

— Вам должно быть стыдно.

— Стыдно? Глупость какая-то! Господи, ну, что я такого сделала, чтобы страдать из-за этого напыщенного осла?

— Вы говорили о том, что делали для меня. А что Манро сделал для вас?

— Манро надоел мне до смерти. Меня от него тошнит, до смерти тошнит!

После этого ошеломляющего признания Нил засомневался в том, что в Куала-Солоре ему сказали неправду. Тогда он отказался поверить, и даже теперь не мог до конца убедить себя, что она — воплощение порока. Пугала сама мысль о том, что Ангус Манро, такой доверчивый и чуткий, живет в блаженном неведении. Не могла она быть такой ужасной.