Мохан Ракеш - Темные закрытые комнаты

— Ты не жалел, что она умерла?

Она понимает, что бередит сейчас его старую рану, но не может остановиться.

— Я? — спрашивает он, вздрогнув. — О чем я должен жалеть? Я ведь сказал, что она не была верной женой.

— Ты и в самом деле никогда не жалел ее? Ты совсем ее не любил?

— Я ее… Я… Я не знаю! — Голос У Ба Ну срывается. — Иногда кажется, что любил, иногда — нет…

— А почему ты не женился во второй раз, когда она умерла? Почему уехал из Рангуна?

— Просто так. Не хотелось там жить.

Нилиме чудится, что, задавая вопросы У Ба Ну, она сама тащит себя во мрак, которого до дрожи боится. Она умышленно ступает на край пропасти, которая готова ее поглотить. Таинственный, пугающий мрак неодолимо влечет ее в свои глубины.

— Твоя жена была очень красива?

— Когда мы поженились, — да, была очень красива.

— А потом перестала быть красивой?

Он кивает головой с подкупающим простодушием.

— Да, потом она уже не казалась мне красивой.

— Почему?

— Не могу сказать, почему… Я сделал для нее все, и, однако, она…

— Ты твердо уверен, что она не была верна тебе?

Кивнув головой, У Ба Ну кусает себе губы. Кажется, что сейчас он не видит лица Нилимы, перед его мысленным взором возникает тот далекий, забытый лик.

— А если бы она была верной женой, ты очень любил бы ее, да?

Он прислоняется к балконной решетке всей грудью, как бы ища спасения от мучительной боли.

— Почему ты говоришь о моей жене? — сдавленным голосом спрашивает он.

— Тебе не нравится этот разговор?

Словно сквозь стон он произносит:

— Нет. Лучше спрашивай о чем-нибудь другом.

— Но почему ты ожидал от своей жены верности? — Она хочет еще больней уколоть его. — Ты ведь тоже не образец добродетели.

У Ба Ну поднимает голову и сплевывает вниз слюну.

— Раньше я не был таким, — говорит он глухо.

— А теперь?

— Теперь я ничего не знаю.

Он смотрит на нее взглядом загнанного животного. Но это не трогает Нилиму. Напротив, ей хочется причинить ему еще большее страдание.

— У тебя есть портрет твоей жены?

— Нет. — Он бьется, как птица, попавшая в сеть, он жаждет освобождения.

— Жаль, мне хотелось посмотреть, насколько красива была твоя жена. Как ужасно, что такая красивая женщина умерла совсем молодой!.. Ну, хорошо, а что, если бы вдруг она очутилась сейчас здесь, как бы ты к этому отнесся?

— Я не хочу говорить о ней, — молит У Ба Ну.

— Это значит, что ты и сейчас ее любишь.

— Я… ее… — Отчаянье У Ба Ну не знает предела. — Я же сказал, что не хочу говорить о ней!..

Но Нилиме это его состояние очень нравится. Вот он — тот самый человек, который весь день безропотно повиновался малейшему ее знаку… Как он сейчас кричит на нее! До сей поры знакомство их было поверхностным. Весь день они вели ничего не значащие разговоры. Но вот настала минута, когда открывается его истинное лицо.

— Ты никогда не вернешься в Рангун?

У Ба Ну вдруг встает со стула и, не сказав ни слова, уходит в комнату.

Нилима остается на балконе и искоса следит за ним. Он переодевается и ложится в постель, укрывшись одеялом. Нилиме показалось, что городские огни как-то сразу померкли. А далекий мрак сделался еще глубже. Ей холодно, но она продолжает сидеть на балконе. Потом выносит из комнаты одеяло и, подобрав ноги, устраивается на стуле поудобнее. К ней подступает одиночество. Мысли ее обращаются к Харбансу. Как воспримет он ее отсутствие, как жил он все это время? Чем занимается сейчас? Спит или бодрствует? Тревожится ли о ней? Как неестественно быть ей сейчас вдали от дома, рядом с двумя незнакомыми людьми! Ах, если бы было возможно оказаться вдруг возле Харбанса, положить голову ему на грудь и дать волю слезам…

На рассвете едва ощутимый мелкий дождь нарушает ее сон. От долгого сидения на стуле болит спина, застыли колени. Чтобы вернуть себе бодрость, она встряхивается всем телом, но и это не помогает.

У Ба Ну тоже просыпается. Происходит обычный разговор о чае, о завтраке. Лакхасингх укладывает чемодан. С ними он держится как с посторонними людьми. Нилима не хочет отступать от своего решения остаться в Париже. Она должна испытать прочность любви Харбанса. Неожиданно ей вспоминаются те страшные дни, когда, рискуя собственной жизнью, Харбанс увез ее с собой из Лахора. Она вспоминает и другое — как жестоки были мужья с теми женами, которым не удалось сразу уехать из Пакистана. Смирится ли Харбанс с ее нынешним опозданием, простит ли он ее, или, подобно тем мужчинам, откажется принять ее?