Ганс Андерсен - Всего лишь скрипач

Сын полицмейстера, белокурый Людвиг, который смотрел на нее, как персидский соловей у Хафиза на розу, которую он воспевал, — вот кто поможет ей! Он ведь был левой рукой в учреждении, где его отец был правой, а правая рука могла не знать, что делает левая. Наоми попросила его оформить паспорт, «годный для разных европейских стран». Она впервые обратилась к нему с просьбой, и Людвиг не мог не выполнить ее. Молодость и любовь побуждали его очертя голову пойти на риск, но помимо этих свойств у него было еще и третье, то, что пышно расцветает среди фолиантов архива ратуши, в пыльных камерах для допросов. Это свойство, о котором Наоми и не подозревала, зовется осторожностью; Людвиг же впитывал осторожность у себя дома ежедневно вместе с утренним и вечерним чаем, и потому, хоть он и вправду тайком достал ей паспорт, «годный для разных европейских стран», на имя Кристиана, шестнадцати лет, музыканта, однако сделал его недействительным, внеся в него под рубрикой «приметы» описание самой Наоми — темные, блестящие газельи глаза, тонкая изящная фигура, черные волосы; никто, кроме нее самой, не мог путешествовать по этому паспорту. Если она заметит, что в паспорте вместо внешности того, кому он предназначался, описана ее собственная, решил Людвиг, он скажет в свое оправдание, что ее образ витал перед ним, что она занимала все его мысли, потому-то он и допустил подобную ошибку. Так или иначе, Кристиан по этому паспорту не смог бы даже перебраться с острова Фюн в Ютландию.

Кристиан назначил свой побег на пасхальные каникулы и заранее придумал предлог: он-де хочет навестить мать и отчима, которых не видел с тех пор, как ушел из дому. Дни страданий и погребения Спасителя станут для него началом радости и свободы.

Чему еще он может научиться у господина Кнепуса? К чему приведет его дальнейшее пребывание у него?

Он написал Наоми и, сообщив день, когда начнет свое странствие, настоятельно просил ее встретиться с ним на постоялом дворе в полумиле от графской усадьбы; там они увидятся в последний раз и попрощаются. Отправив письмо, он почувствовал себя Цезарем, перешедшим Рубикон. Ах, как хотелось ему довериться Люции! Но она не поняла бы полета его мысли; она бы высмеяла его или постаралась бы воспрепятствовать ему.

Решающий день приближался, и Кристиан собрал свой узелок, но снова развязал его; то и дело он вспоминал о чем-то необходимом, что забыл взять, и ради этого вынимал из узелка какую-нибудь уже упакованную вещь. Не мог он расстаться только со скрипкой и с Библией.

Черная неблагодарность, какую он выказывал по отношению к Петеру Вику, все больше угнетала Кристиана; слезы потекли по его щекам; он схватил перо и бумагу, написал прощальное письмо и попросил у своего благодетеля прощения, но тут же порвал листок.

Внезапно ему пришла в голову новая мысль; глаза его загорелись, и он возблагодарил Господа — решение было принято. Он быстро написал длинное письмо, перечитал его и порадовался: да, это было то, что нужно. «Теперь на душе у меня покой, — подумал Кристиан. — Наоми тоже будет довольна. Сам Господь вразумил меня». Он лег в постель и заснул без сновидений.

Рано утром он с оказией доехал до Нюборга.

Наоми получила письмо Кристиана и была захвачена волнующим приключением, вдохновленным ею же самой. Она решила на самом деле встретиться с ним на постоялом дворе, но сделать это тайком. Уйти из дома было нетрудно под предлогом прогулки верхом, но девушке не хотелось, чтобы ее узнали на постоялом дворе в обществе простолюдина.

Наоми поспешно отправилась к садовнику, тщедушному человечку, которого его положение обязывало ходить нарядно одетым.

— Я задумала одну шутку, — сказала она. — Одолжи мне свое воскресное платье!

Затем она прокралась в конюшню, сама оседлала свою лошадь, и через четверть часа маленький смелый всадник в наряде садовника уже скакал по тополиной аллее; он помахал шляпой сторожу, открывшему перед ним калитку.

На постоялом дворе Наоми потребовала лучшую комнату и приказала позаботиться о ее лошади.

Как часто она поглядывала на дорогу — не идет ли Кристиан! Как тщательно изучила все имена, выцарапанные на окопном стекле! Больше трех часов это было ее единственным развлечением.

«Да не придет он вообще, — говорила она себе, — духу у него не хватит!»

Но герой пришел, хотя и с большим опозданием, усталый и вспотевший от долгой ходьбы.

— Наконец-то, — сказала Наоми.

Кристиан оторопел при виде ее маскарада и не сразу обрел дар речи, чтобы сообщить свои новости. Наконец он рассказал о том, что мучило его в последнее время, и протянул ей письмо, которое собирался послать Петеру Вику. В нем он не только прощался со своим благодетелем, но и чистосердечно излагал весь свой план, не упоминая, правда, имени Наоми. Кристиан развивал ее взбалмошные взгляды на жизнь, выражал твердую уверенность в том, что должен попытать счастья в широком мире и что на самом деле станет великим артистом. Он просил у Петера Вика разрешения уехать, иначе-де его замучит совесть.